С.А. Кочуков (Саратов) Русские добровольцы на Балканах в 1876 году (по материалам визуальных источников)

---

Управление культуры Минобороны России Российская академия ракетных и артиллерийских наук Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи Война и оружие Новые исследования и материалы Труды Шестой Международной научно-практической конференции13–15 мая 2015 года

Часть II
Санкт-Петербург
ВИМАИВиВС 2015
©ВИМАИВиВС, 2015
©Коллектив авторов, 2015

---

В отличие от Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., которая активно освещалась в прессе и впоследствии получила широкое отражение в мемуарной литературе, участие русских добровольцев в Сербо-турецкой войне 1876 г. изображалось крайне скупо. Конечно, на страницах периодических изданий красочно описывались подвиги российских волонтеров¹ , но данная информация была далека от истины, так как корреспонденты старались показывать лишь парадную сторону военных действий. Что же касается мемуаров и дневниковых записей, где бы характеризовалась и рассматривалась война 1876 г., то их чрезвычайно мало. Может быть, поэтому сама тема русских добровольцев на Балканском полуострове еще не получила в исторических исследованиях должного освещения. В отечественной историографии этот момент российской истории представлен чрезвычайно однобоко² . Большинство исследователей акцентируют свое внимание на деятельности добровольцев на войне, что же касается формирования их взглядов, организации переправки на Балканы, то исследований этих аспектов практически нет. Исключение составляет, пожалуй, статья Л.В. Кузьмичевой в сборнике «Россия и восточный кризис 70-х годов XX века»³ .

Немаловажную роль в формировании посредством периодической печати общественного восприятия войны сыграл популярный в тот период способ визуализации информации. Журнал «Всемирная иллюстрация» был рассчитан на массового читателя и определялся издателями как «призванный служить иллюстрированной хроникой событий мирового масштаба»⁴ . Издателю «Всемирной иллюстрации» Г. Гоппе в полной мере удалась поставленная задача. За образцы были взяты европейские журналы подобного характера: немецкий журнал «Беседка» (Die Gartenlaube) и французский «Иллюстрированный мир» (Le Monde illustré). Но Гоппе не являлся простым подражателем, им был сделан упор на то, чтобы донести до русского читателя актуальный материал в доступной визуальной форме – через репродукции с картин русских художников. Со «Всемирной иллюстрацией» и «Иллюстрированной хроникой войны» в разное время сотрудничали такие художники, как И.К. Айвазовский, А.М. Васнецов, В.И. Суриков, Н.К. Рерих, Н. Дмитриев-Оренбургский, Н. Каразин и др.

Участие русских добровольцев в сербо-турецком конфликте находило отражение главным образом во «Всемирной иллюстрации», которая возникла в 1869 г. на волне «Великих реформ» Александра II, когда наметились «послабления» в делах печати. По мнению редактора данного издания Германа Гоппе, журнал с самого начала должен был стать «бюджетным» и стоил 14 р. 40 к. в год при том, что выходил два раза в неделю. Тираж же этого издания был довольно значителен: 11 тыс. экземпляров. Этот журнал стал, по сути, первым в России, где иллюстрация играла первостепенную роль, а текст выполнял сопроводительную функцию.

Журнал «Всемирная иллюстрация» обратился к теме русских волонтеров сразу же, как только появились первые признаки участия России в Сербо-турецкой войне.

Действительно, призывы «русского Марата», так И.С. Аксакова называл кн. В.П. Мещерский, имели последствия чрезвычайные. Желающих отправиться на Балканский полуостров и бороться за освобождение славян было значительное количество. Один из деятельных членов Славянского благотворительного комитета А.А. Пороховщиков писал: «В городах и деревнях грамотеи передавали газетные известия о новых зверствах турок над православными; в монастырях, в церквах духовенство открыто взывало к помощи братьям по вере; сотни тысяч листовок, воззваний, кружек, сборных листков и прочих приемов сбора народной казны глубоко волновали народную душу; в Москве словно ударили в набат; крестным ходом пошел Иоанникий в Нижнем; Платон на Дону сзывал атаманов и поощрял казачество… и верная преданиям Москва стала центром движения всей православной Руси»⁵ .

Еще одно подобное свидетельство: «В Москве на Никольской улице, во дворе Славянского базара, с раннего утра до поздней ночи не расходилась толпа, ожидавшая очереди для опроса, собирания предварительных справок и решения участи, кому можно ”идти в Сербию к Михаилу Григорьевичу Черняеву и кому нельзя”. Эти православные входили в одну дверь комнаты, в которой работали члены комитета, а в другую, парадную, входили такие православные, которые наполняли кружки деньгами и получали квитанции, или бросали деньги подчас через головы других на стол и уходили, не дожидаясь квитанции»⁶ .

Эту сцена как нельзя лучше была представлена на страницах «Всемирной иллюстрации» (рис. 1). Гравюра, помещенная в № 312 за 1876 г., называется «В приемной Петербургского отдела славянского комитета»⁷ . Объектом изображения стала самая настоящая агитация. Перед будущими волонтерами, дабы вселить в них уверенность, выступают заслуженные бойцы и инвалиды. Здесь же на полу в комнате лежит приготовленное для будущих добровольцев обмундирование.

Рис. 1. В приемной Петербургского отдела славянского комитета

В.П. Мещерский в книге «Правда о Сербии» приводил немало примеров горячего желания помочь своим балканским братьям: «Купец пишет из своей лавочки на Нижегородской ярмарке: “Да когда же Бога ради, мы вступимся за братьев посильнее да по действительнее”. Там другой купец пишет из глуши Сибири: “Да нельзя ли всем верноподданным сказать царю, что мы готовы до последнего идти за веру, царя и отечество, куда и на кого царь велит”. Тут священник дальнего прихода пишет: “Посылаю деньги и пожелания всех прихожан, чтобы Бог услышал наши молитвы – и повел нас в избавление братьев от гнева, скорби и печали”. Здесь студент пишет: “Посылаю, что могу, пока сам не приеду в Сербию”. Здесь офицеры такого-то полка пишут совокупно: “Нас много, желающих сражаться за освобождение славян; авось будет война; а пока – скажите, Бога ради, можем ли мы ехать в Сербию на средства Славянского комитета и что нужно предпринять? Не ехать как-то стыдно”»⁸ .

Желавших отправиться на Балканский полуостров было много. Все добровольцы проходили определенную процедуру. Необходимо было направить в Славянский благотворительный комитет прошение. Писались подобные прошения одинаково, а состав волонтеров был достаточно пестрым – от «сидельца» в лавке до чиновника⁹ . Достаточно большое количество прошений было от женщин, которые хотели работать в среде волонтеров в качестве сестер милосердия¹⁰.

Одним из самых излюбленных сюжетов было изображение на страницах «Всемирной иллюстрации» героев войны. И лучшую кандидатуру в качестве военного лидера и вдохновителя борьбы против турок, чем генерал М.Г. Черняев, было найти трудно. Русский генерал Михаил Григорьевич Черняев по своей популярности соперничал с такими полководцами, как М.Д. Скобелев, И.В. Гурко, М.И. Драгомиров, К.П. Кауфман. После очередного витка национально-освободительного движения на Балканском полуострове генерал Черняев просто не мог оставаться в стороне. Он был в числе самых первых и при этом в самом высоком звании среди русских военных, предложивших свои услуги сербскому князю Милану Обреновичу¹¹.

Примечательны две гравюры, изображающие генерала Черняева. Гравюра художника О. Майя «Битва при Алексинаце. Генерал Черняев лично руководит действием артиллерии на шумадском редуте»¹² (рис. 2) вызывает удивление: Черняев лично взялся стрелять из артиллерийского орудия. Проблема, по всей видимости, заключалась в том, что профессиональных мастеров артиллерийского боя в сербской армии было не много. Даже если учесть, что там присутствовали профессиональные военные из России. Черняева захватывали иллюзии относительно перспективы военных действий. Он, в частности, полагал, что вся турецкая армия разбежится, лишь завидев его, и что в три дня можно дойти до Софии¹³. Но осуществить подобные стремления было невозможно. Во-первых, военное образование Михаил Григорьевич получил во второй четверти XIX в., и оно к 1870-м гг. безнадежно устарело. Как отмечал Г.К. Градовский: «Черняев принадлежал всецело к “птенцам” гнезда, свитого во второй половине дореформенного времени, когда царствование императора Николая Павловича считалось верхом благополучия…»¹⁴ Воспитанный в николаевские времена, Черняев был противником милютинских преобразований в армии. Он, по сути, являлся сторонником старых фронтальных штыковых атак, что, безусловно, не могло принести успеха.

Рис. 2. Битва при Алексинаце. Генерал Черняев лично руководит действием артиллерии. Художник О. Май

Второй рисунок – «Чтение генералом Протичем адреса генералу Черняеву» художника К. Брожа¹⁵ (рис. 3). При всей кажущейся торжественности момента заметно, что русские добровольцы с Черняевым во главе особой радости не испытывают. Кроме незаслуженно больших потерь и плохой экипировки, волонтеры столкнулись с нежеланием сербов сражаться до конца, а иногда и откровенным саботажем, когда самому Черняеву приходилось гнать «братушек» в атаку.

Рис. 3. Чтение генералом Протичем адреса генералу Черняеву. Художник К. Брож

Также необходимо помнить, что состав русских добровольцев был весьма разнородным. У многих не было представления не только о военном деле, но и о той миссии, ради которой они оказались на Балканах. Для кого-то это была просто увеселительная прогулка, приключение, которое разнообразит их серые будни. В России об этом догадывались. В частности, И.С. Тургенев, признавая заслуги Черняева как боевого офицера, считал, что он окружил себя никчемными личностями. Получив известие о первых неудачах русских войск в Болгарии, Тургенев пишет Я.П. Полонскому: «…Мне ужасно скверно на душе по милости наших неслыханных глупостей на Востоке – и мне хотелось бы забиться в какую-нибудь нору, чтобы не видеть никого и ничего не слышать! В таком случае лучше всего беречь всю свою дрянь у себя на сердце – и не разливать ее ни перед кем». Но – увы – она разливается: «…славянофил кн. Черкасский, тоже превосходно отличается в Тырново. Как бы его турки не посадили на кол по взятии этого города, которое, кажется, висит уже на носу»¹⁶.

Публицист и историк М.П. Драгоманов полагал, что большая часть русского общества подвержена своего рода «балканским освободительным иллюзиям». В волонтерах хотели видеть освободителей славян и борцов за истинную веру, и эта идея всячески внушалась им. Но прибыв на место боевых действий, добровольцы понимали, что в действительности все далеко не так, как в агитационных речах Аксакова¹⁷. Драгоманов недвусмысленно ставил в своей работе вопрос об осторожности в деле «святой борьбы»: «…искреннего сочувствия и доверия между свободными политическими партиями в этих странах (имеются в виду Сербия, Греция, Босния, Болгария. – С. К.) и русскими политическими людьми быть не может вследствие разницы начал, на которых держится государственная жизнь России с одной стороны, и Сербии, Болгарии и Греции с другой. Напротив, между ними всегда будет недоверие»¹⁸. Но подобные предупреждения не могли расположить российское общество к идеям Драгоманова. Здесь необходимо хотя бы вспомнить, какие гневные высказывания в адрес Турции лились из уст представителей общественности.

Кроме генерала М.Г. Черняева, особенно популярной на страницах журнала «Всемирная иллюстрация» была фигура Н.Н. Раевского, внука генерала и героя Отечественной войны 1812 г. Н.Н. Раевского. Примечательна гравюра художника А. Даугеля «Перенесение тела полковника Раевского с поля сражения»¹⁹ (рис. 4), на которой видно, с какими воинскими почестями провожают героя войны.

Рис. 4. Перенесение тела полковника Раевского с поля сражения. Художник А. Даугель

Имя будущего участника Сербо-турецкой войны было известно многим. Еще в 1867 г. штабс-ротмистр Н.Н. Раевский в докладной записке директору Азиатского департамента высказывал мнение о посылке русских офицеров в Турцию для помощи славянам. Он писал: «Ввиду постоянного усиливающегося волнения на Балканах всякому не посвященному в тайны политики становится ясно, что с наступлением весны там должно вспыхнуть всеобщее волнение христиан против своих мусульманских властителей… Я не буду распространяться здесь о размерах материальной помощи, которая нужна этим племенам для того, чтобы они могли сами свергнуть с себя тяготевшее над ними иго. Я хочу только обратить внимание на одну меру, которая, будучи принята нашим правительством, должна обнаружить весьма важное влияние на успешный ход восстания. Мера эта есть отправление в Сербию и в другие славянские земли Турции несколько десятков опытных офицеров всех родов армии для обучения и начальствования над Сербскими войсками и ополчениями в предстоящую народную войну. Такая мера могла бы быть принята нашим правительством без явного нарушения миролюбивых отношений, в которых оно находится теперь по отношении к Турецкому правительству»²⁰. В самой же Сербии Раевский был известен тем, что разработал план по организации партизанских отрядов «из горной и низменной части Болгарии, из Сербии, Черногории и других славянских стран»²¹.

Безусловно, самыми популярными на страницах «Всемирной иллюстрации» были батальные сцены с участием русских добровольцев. Например, «Ночная охота русских добровольцев за башибузуками на Мораве»²² (рис. 5), «Эпизод из атаки турками сербских и русских шанцев при Зайчаре»²³ (рис. 6). Характер изображения батальных сцен, иллюстрирующих подвиги добровольцев, совпадал с ведущей тональностью восприятия их деятельности русским обществом. Но, помимо торжественных и восторженных отзывов, встречались и критические замечания в адрес волонтеров.

Рис. 5. Ночная охота русских добровольцев за башибузуками на Мораве. Художник Н.Н. Каразин

Рис. 6. Эпизод из атаки турками сербских и русских шанцев при Зайчаре. Художник К. Вейерман

Самым характерным примером подобной критики является публицистика кн. В.П. Мещерского. Если для И.С. Аксакова русские волонтеры-добровольцы были национальными героями, то В.П. Мещерский подошел к этой теме в высшей степени критично. Он, в частности, считал, что однозначно восхваляющее отношение к русским добровольцам вредит борьбе «за идею», ура-патриотические призывы Аксакова усыпляют бдительность, изображая турок «мальчиками для битья». Но больше всего Мещерский был возмущен тем культом Черняева, который создал Аксаков. Именно М.Г. Черняев, по мнению Мещерского, развалил русскую армию на Балканах, фактически санкционировав отсутствие дисциплины как таковой. Шестое письмо – «Нечто о наших добровольцах в черняевской армии» – полностью посвящено той ситуации, в которой оказались русские офицеры и солдаты. В.П. Мещерский писал от лица русского добровольца: «… я приехал сражаться, да; но я не хочу, чтобы у меня было отнято право располагаться своей личностью – и уходить, когда мне вздумается… Вот на этом-то праве “поступать, куда я хочу”, и “уходить, куда вздумается”, основали свои отношения к армии Черняева немало из добровольцев, и это-то, немыслимое в действующей армии, начало ввело много и очень много путаницы и беспорядков в область штабного дела в Черняевской армии»²⁴.

Примерно такую же позицию, как и кн. Мещерский, занимал русский писатель и публицист Г.И. Успенский²⁵. Он приехал в армию генерала Черняева за несколько дней до ее разгрома под Джунисом. И на глазах Глеба Ивановича разворачивалась трагедия в рядах русских добровольцев. Это, безусловно, не могло не отразиться на взглядах публициста. Было совершенно очевидно, что русские добровольцы просто не готовы к войне, необходимо нечто большее, чем просто резкие безапелляционные высказывания и проклятия в адрес турок. Успенский так описывал обстановку в рядах добровольцев: «…возвращающиеся с поля битвы раздражены, оскорблены, обижены, недовольны тысячами вещей и лиц. Можно положительно сказать, что из всех приехавших в Сербию русских в настоящую минуту не было ни одного, кто бы сказал о ком-нибудь хоть одно доброе слово, хотя каждый очень хорошо знает, что доброе слово можно и должно сказать о многом и о многих»26. Сам Успенский тоже был в определенной степени разочарован действиями русских добровольцев на Балканах, осознав, что на деле все совсем не так, как следовало из воззваний И.С. Аксакова²⁷

Постепенно и редакция журнала «Всемирная иллюстрация» если не разочаровалась в русских добровольцах, то во всяком случае стала подходить к этой проблеме более критично. Ярким примером этого является гравюра А. Даугеля «Возвращение русских волонтеров на родину»²⁸ (рис. 7). В ней нет никакой торжественности, в отличие от первых изображений русских добровольцев, когда отъезд их на Балканы был обставлен как праздничное действо. Более того, гравюра выдает разочарование самих добровольцев в своей миссии, многие ранены. Надо полагать, что изображение раненых, поникших и уставших людей вызывало у читателей «Всемирной иллюстрации» не только чувства грусти и сострадания, но и размышления о том, что период потерь и разочарований неизбежно следует за романтическим этапом энтузиазма и воодушевления.

Рис. 7. Возвращение русских волонтеров на родину. Художник А. Даугель

«Всемирная иллюстрация» как нельзя лучше продемонстрировала на своих страницах изменение настроения русских волонтеров, да и всего русского общества по отношению к участию России в Сербо-турецкой войне. Но, несмотря на то, что воодушевление, убежденность в выполнении святой миссии на Балканском полуострове в начале войны сменялись разочарованием в ее результатах в конце, участие русских добровольцев в противостоянии на Балканах было исторически необходимым этапом накануне Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

---

¹ Никитин С.А. Славянские комитеты в России в 1858–1876 годах. М., 1960. С. 260–307.
² Никитин С.А. Очерки по истории южных славян и русско-балканских связей в 50–70-е годы XIX в. М., 1970; Его же. Россия и освобождение Болгарии // Вопросы истории. 1978. № 7; Его же. Русская политика на Балканах и начало Восточной войны // Вопросы истории. 1946. № 4; Козьменко И. Русское общество и апрельское болгарское восстание 1876 г. // Вопросы истории. 1947. № 5.
³ См.: Кузьмичева Л.В. Русские добровольцы в сербо-турецкой войне 1876 г. // Россия и восточный кризис 70-х годов XIX в. М., 1981.
⁴ URL: http://www.alfaret.ru/item.php?prod=822&subid=&catid=89 (дата обращения 02.02.2014).
⁵ Цит. по: Богданович Л.А. Двадцатилетие Великой освободительной войны. М., 1902. С. 46.
⁶ Там же.
⁷ Всемирная иллюстрация. 1876. № 312. С. 211.
⁸ Мещерский В.П. Правда о Сербии. СПб., 1877. С. 10.
⁹ Прошение отставного канцелярского служащего М.А. Липского: «Имею желание поступить в ряды русских добровольцев, сражавшихся против турок в княжестве Сербском, я покорнейше прошу комитет сделать распоряжение об отправлении меня куда следует и снабдить меня на экипировку и путевые издержки деньгами; т. к. я собственных средств на это не имею». (ГА РФ. Ф. 1750. Оп. 1. Д. 233. Л. 5.); Прошение фельдшера А.Н. Черняева: «Имея в виду бедственное и несчастное положение в настоящее время наших единоверцев и желая верно служить в Сербии; по части фельдшерской… но не имея наличных средств проехать в Сербию, покорнейше прошу Комитет сделать распоряжения об отправке меня в Сербию на место военных действий и, какое будет сделано распоряжение, прошу меня уведомить». (Там же. Л. 6–6 об.)
¹⁰ Напр., прошение мещанки города Борисоглебска Феодосии Юрасовой: «Имею желание отправиться в Сербию для поступления в число сестер милосердия и получила уже все необходимые для этой цели документы, но не имею никаких средств на путевые издержки и поэтому прибегаю к покровительству Московского славянского благотворительного комитета, имею честь почтительнейше просить, не найдется ли возможным оказать мне денежную помощь исполнить страстное желание сердца моего принести хоть малую лепту на алтарь помощи угнетенных христиан на востоке» (ГА РФ. Ф. 1750. Оп. 1. Д. 237. Л. 4). Не менее показательно в этом отношении прошение Л.Д. Манойловой: «В прошедшем 1876 году я имела честь заявить СК о желании своем поступить в сестры милосердия, но получила уведомление, что Комитет больше сестер милосердия по назначению не направляет, имея желание отправиться, я имею честь покорнейше просить Славянский благотворительный комитет в случае открытия военных действий отправить меня на счет комитета, куда будет нужно, ежели в случае надобности получить уведомление о сроке, в который я буду обязана явиться и какие должна представить документы, чтобы иметь возможность поступить в сестры милосердия» (Там же. Л. 1–1 об).
¹¹ В своем письме к кн. Милану Обреновичу Черняев писал: «Воодушевленный желанием посвятить себя великому делу, которого вы являетесь представителем и защитником, смею надеяться, что вы не откажетесь от предложенных мною услуг и прошу вашу светлость располагать мною и моей готовностью явиться в Сербию немедленно, как в мирное, так и военное время». (РГВИА. Ф. 439. Оп. 1. Д. 11. Л. 17).
¹² Всемирная иллюстрация. 1876. № 404. С. 241.
¹³ См.: Иванов И.С. Болгарское ополчение и его сформирование в 1875– 1876 гг. // Русская старина. 1889. Кн. 4. С. 139–140.
¹⁴ Градовский Г.К. Архистратиг славянской рати // Образование. 1909. № 1. С. 118.
¹⁵ Всемирная иллюстрация. 1876. № 406. С. 269.
¹⁶ Там же. С. 350.
¹⁷ См.: Кочуков С.А. Русский доброволец на Балканах в 1876 году (Письмо офицера Белевского полка Э.В. Гофману) // Славянский сборник. Вып. 8. Саратов, 2010. С. 119–123.
¹⁸ Драгоманов М.П. Турки внутренние и внешние. Женева, 1902. С. 12–13.
¹⁹ Всемирная иллюстрация. 1876. № 403. С. 212.
²⁰ ГА РФ. Ф. 730. Оп. 1. Д. 957. Л. 1–2.
²¹ Шемякин А.Л. Смерть графа Вронского. СПб., 2007. С. 62.
²² Всемирная иллюстрация. 1876. № 408. С. 305.
²³ Всемирная иллюстрация 1876. № 394. С. 61.
²⁴ Мещерский В.П. Правда о Сербии. СПб., 1877. С. 132. Выход, по мнению Мещерского, должен был заключаться в следующем: «Многие русские офицеры, сознававшие фальшивость положения русских добровольцев относительно главнокомандующего, высказывали мне то мнение, что следовало бы установить известную форму присяги знамени для всякого поступающего в армию или же заставлять их подписывать известный договор, как это делалось в Америке, на основании которого доброволец подчинялся безусловно всем правилам военной дисциплины» (Там же. С. 132).
²⁵ См.: Чешихин-Ветринский В. Глеб Иванович Успенский. Биографический очерк. М., 1929.
²⁶ Успенский Г.И. Из Белграда. (Письмо невоенного человека) // Отечественные записки. 1876. № 12. С. 172.
²⁷ Публицисту, осмотревшему отряды добровольцев, было совершенно непонятно, с какой целью они едут на войну. Он писал: «– Неразбериха какая то, – говорил Успенский. – Я еще дорогой расспрашивал волонтеров, с какой целью они едут на войну. И что же вы думаете? Один говорит, что неудачно женился, другой пострадал на службе, третий… Да всех и не перечтешь. Вижу только, что здесь целая куча народа шатается без дела.
– Не забывайте, Глеб Иванович, что мы теперь в тылу армии, а там всегда любят тереться люди самых разных сортов.
– Да, да. Я еще вчера встретил повара из одного петербургского ресторана, говорит – маркитантом буду. И конечно, будет у какого-нибудь обжоры из провиантских чинов за веру, за братьев сербских, кур да индеек фаршировать.399 Русские добровольцы на Балканах в 1876
  Мы оба расхохотались.
Только что мы успели пообедать, как вдруг раздались крики: “держи, держи вора!”
В ресторан, как бомба, влетел какой-то растрепанный субъект с криком: “заступитесь, земляки, сербы обижают!”
– Как! Русских обижают! Мы за веру, за братьев! К оружию! – раздались крики по ресторану.
– Чекайте, чекайте (подождите), – закричал не своим голосом серб, приказчик магазина. – У меня вот этот доброволец украл две пачки дувана (табаку)». (Цит. по: Богучарский В. Активное народничество семидесятых годов. М., 1912. С. 271).
²⁸ Всемирная иллюстрация. 1877. № 415. С. 452.