Воинская комиссия 1730 года в малоизученных аспектах ее истории: от «эпохи Петра Великого» к «эпохе Миниха», Бабич М.В. (Москва)

Министерство обороны Российской Федерации Российская Академия ракетных и артиллерийских наук Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи Война и оружие Новые исследования и материалы Труды Четвертой Международной научно-практической конференции 15–17 мая 2013 года 

ВОИНСКАЯ комиссия 1730 г. сравнительно с другими событиями царствования Анны Иоанновны довольно хорошо известна в главных результатах деятельности, вылившихся в полноценную реформу армии. Уже это общепризнанное обстоятельство (при традиционной зависимости его оценок от отношения авторов к персонифицирующему послепетровский период военной истории гр. Б.-Х. Миниху) сообщает заявленной теме непреходящую актуальность как по научной значимости, так и по исследовательской необъятности.

Последняя проявляется и в образцовой монографии Н.Н. Петрухинцева¹, который фундаментально проанализировал и вписал финансовую составляющую трудов Комиссии «в контекст внутренней политики» конца 1720-х – начала 1730-х гг., воссоздал хронику ее существования, затронул поднятые в ней социальные проблемы и саму «отработанность процедуры» разрешения насущных потребностей вооруженных сил в правительственных собраниях командного состава. Вместе с тем ученый, сосредоточившись на «делах по» Комиссии в материалах Сената РГАДА, осознанно отказался от обращения к ее фрагментарному наследию в РГВИА и обошел (возможно, неосознанно) позитивные отзывы о ней (усугубив неизбежную при глубоком погружении в изучаемый аспект, по его же словам, изоляцию от аспектов, образующих с изучаемым единый комплекс).

Для настоящей статьи данное исследование тем не менее не предмет критики с разделяемой ее автором, в противоположность Н.Н. Петрухинцеву, проминиховской позиции, а скорее побудительный фактор к обобщению знаний о сопряженных с названным явлениях. И, конечно, остановиться прежде всего на данных своих изысканий по поводу института комиссий в системе властных отношений первой трети XVIII в. вообще и Комиссии 1730 г. в частности.

Как законосовещательное учреждение для обсуждения (или, реже, «сочинения») каких&либо актов – будь то Новое Уложение взамен Соборного 1649 г. или сенатский доклад 1725 г., спровоцировавший публичные дебаты о замыкавшем на себе государственные «непорядки» «содержании в нынешнее мирное время армии» – она абсолютно типична. Образованная именным указом от 1 июня 1730 г. Комиссия была обязана представлять «мнения» по каждому из его 15 «пунктов» в Сенат (с представлением оттуда к монаршей конфирмации). Сенат, отнюдь не формально их «слушавший», в занятия Комиссии – подчиненного ему органа центрального звена – не вмешивался, лишь вручив (8 июня) Инструкцию (тождественно повторявшую именной указ)², обеспечив мощной, в 28 человек, канцелярией и затем санкционируя запросы в разные инстанции, жалованье служащим и т. п.

Такое положение, нехарактерное для большинства «сенатских» комиссий XVIII в., все же не исключительно, хотя косвенно и намекает на «особость» конкретно этой. Вполне ординарным для комиссии «уложенного» типа было и комплектование ее состава на началах не столько административного опыта и политического веса кандидатов, сколько их профессионализма, почему к оптимизации специального законодательства могли привлекать носителей не самых высоких чинов, по выбору ли правительства или по предпочтениям «первоприсутствующих». Всегда важные, их личностные свойства и в разбираемом случае обусловили различия в функционировании обоих составов Комиссии, первый из которых действовал с 9 июня до конца 1730 г. (официально до десятых чисел марта 1731 г.) в Москве: генерал-аншефы Г.-И. Бон и кн. Г.Д. Юсупов, генерал-лейтенанты кн. И.Ф. Барятинский, генерал-майоры М.И. Леонтьев и И.-Б. Кампегаузен, бригадир Д.И. Порецкий и из бригадиров действительный статский и статский советники В.С. Борзово и С.В. Секиотов. Второй: генерал-лейтенант К.И. Гохмут, генерал-майоры М.И. Леонтьев и И.-Г. фон Люберас, обер-кригс-комиссар И.С. Унковский и полковник М.И. Философов – с весны 1731-го до лета 1732 г. – в Петербурге³.

Согласимся с теми, кто считает символичным переход поста главы Комиссии от героя Северной войны фельдмаршала кн. М.М. Голицына к ничем еще не прославившемуся генерал-фельдцейхмейстеру, знаменуя, по А.К. Байову, для всей армии переход от «эпохи Петра Великого» к «эпохе Миниха»⁴. Но подчеркнем, что символичным, олицетворяя преемственость курса, взятого уже в 1725 г., было и назначение самого М.М. Голицына, задуманное не позднее рубежа 1729–1730 гг., – как доказывают черновики бывшего кабинет-секретаря А.В. Макарова. Тому не было суждено возглавить аналогичную Комиссию 1727 г., закрытую со смертью Екатерины I, но «штатные» и иные преобразования полевой и гарнизонной пехоты и драгун он кулуарно планировал и впредь⁵.

Следование Анны Иоанновны в устранении «помешательств» «благоустроенным» Петром I войскам и их довольстве без «народной тягости» намерениям Екатерины I и Петра II провозглашалось в учредительном указе ее Комиссии, а конфликт интересов вокруг предполагаемых тогда реформ при все более активном участии бар. А.И. Остермана легко проследить по опубликованным «бумагам» Верховного тайного совета⁶. Не отступал А.И. Остерман, постепенно утверждавшийся у руководства страной, и от независимости такой Комиссии от Совета, которая в 1727 г. защищала бы ее (при наличии высочайшего покровительства) от всевластия кн. А.Д. Меншикова, а в 1729 г. – от клана Долгоруких. Для противовеса возглавившему военное ведомство фельдмаршалу кн. В.В. Долгорукому и был призван М.М. Голицын, в каком-то смысле более авторитетный соратник Петра, оставшийся persona grata и при его племяннице.

Трудно сказать, чего достигла бы Комиссия М.М. Голицына, оперативно исполнявшая «по пунктам» от 1 (8) июня 1730 г., если бы не его смерть 10 декабря того же года и замещение В.В. Долгоруким, после которого заседания прекратились. А возобновились только при отстранении последнего (под предлогом обремененности «другими делами и командами») и переезде из Москвы, где пребывал двор, в Петербург, где служил Б.-Х. Миних. Причем ему Комиссия препоручалась (недатированным указом, «отданным» в Сенат 8 марта 1731 г.) с полномочиями «начинать», невзирая на уже апробованные донесения предшественников, «каким образом… он по своему рассмотрению изобретет»⁷. Каким «образом» это откликнулось в будущем, попробуем ответить ниже. Предварительно указав, что беспрецедентная для «уложенных комиссий» масштабность ее выработанных и воплощенных проектов опиралась в том числе и на отражение в ее программе итогов эволюции, которую взгляды правительственной элиты на существо «доброго состояния» армии претерпели к 1730 г.

Эмоциональный порыв Сената с его генерал&прокурором П.И. Ягужинским к ее сокращению как лучшему лекарству от обрушившихся на «Россию без Петра» бед угас к весне 1726 г. Очередное внешнеполитическое обострение, отстаивание «непременности полков» Генералитетской комиссией, некоторое снижение ставки подушной подати, отставная кампания и неоплачиваемые отпуска военнослужащим помещикам привели к поискам компромисса между обороноспособностью и «облегчением народа». Популярные сперва мысли о пересмотре нормативных «сроков» и приемов заготовки амуниции и мундира, а также адаптация «комплекта» людей и лошадей к специфике длительного мира не были забыты. Но на передний план выдвинулись претензии антименшиковской группировки на ревизию бесконтрольных трат (читай – хищений) светлейшего и возврат от узаконившей главную часть военного бюджета в 4 млн р. Табели 1720 г. к Табели 1712 г., поддерживавшей армию сражающуюся суммой вдвое меньшей⁸.

Противоборствующие «партии» быстро – к 1727 г. определенно – договорились перенести центр тяжести преодоления социальноэкономического кризиса⁹ с урезания ассигнований Военной, а заодно и Адмиралтейской коллегиям на ликвидацию «излишних контор и канцелярий» немедленно и совершенствование налогообложения (вместе с монетной эмиссией и поощрением «коммерции») в перспективе. Убеждения в прибыльности «счета» прошлых выплат и столь же простом, как замена провинциальных чиновников образца 1719 г. городовыми воеводами, «уничтожении» дорогостоящих нововведений Табели 1720 г. держались дольше, вплоть до слабых отзвуков в указе несостоявшейся Воинской комиссии 1729 г.¹⁰ В начале же 1727 г. они выразились в объявлении о Комиссии «об окладах и расходах двух воинских коллегий, морской и сухопутной», а при ее раздвоении на Комиссию «как удобнее подати платить» кн. Д.М. Голицына и Комиссию «о рассмотрении армии и флота» А.В. Макарова – в назначении в помощь последнему, наверное, для «свидетельства» приходо-расходных «ведомостей» известного обер-секретаря Сената А.С. Маслова.

Однако в более близком к рычагам собственно «правления» кругу, где тандем А.И. Остермана и А.В. Макарова обрисовался вполне отчетливо, иллюзии такого рода исчезли еще на исходе 1726 г. В их «мнении» от 18 ноября, давно атрибутированном как легшее в основу целой серии знаковых указов Екатерины I января – февраля 1727 г.¹¹, уже просматривалось увязывание «рассуждения о войске» с упорядочением его финансирования (хотя бы по какой-то из Табелей) и «исправлений» как в инфраструктуре, так и в средствах сохранения боеспособности.

И если даже трактовать смещение акцентов только как уступку присоединившемуся к «мнению» А.Д. Меншикову, то в позднейших заметках А.В. Макарова, с откровенно враждебными выпадами против «бывшего князя», тоже нет упований на возвращение присвоенного им (или его ведомством) в казну. Все надежды на ее будущее пополнение фокусируются вокруг «ваканса» «вещей» и офицерских должностей, без которых можно бы обойтись «вовсе», лошадей и нижних чинов, которых можно бы безболезненно «прибавить, когда понадобятся к походу»¹². А сравнительные с Табелью 1712 г. расчеты по отысканию такого «ваканса» ведутся, имея в виду одну Табель 1720 г., как непреложную к «хранению» для прочности военной модели.

Понимание законодательных правил разделения вооруженных сил на категории (по роду службы, назначения, оружия) и части определенного состава и численности – «штаты» – как подлинного фундамента регулярной армии и вместе формообразующего элемента бюджета и всей государственной структуры было присуще верховной власти России первой четверти XVIII в. Предпринятый в конце 1719 – начале 1720 гг. их пересмотр, как акция общеимперского значения, ориентировался, с одной стороны, на перевод административно-финансового строя (с 1711/1712 г. определявшегося учреждением губерний с обеспечением полков их окладными доходами) на рельсы подушной подати и «коллежского» разграничения компетенций в провинции.

С другой стороны, уточнения по разделу «генерального штаба», превращение в «табельные» ряда «внештатных» затрат на разнообразные «припасы», интенция к уравнению «русского» жалованья с более высоким «иноземческим» и уменьшению удельного веса так называемых нестроевых соответствовали качественно иному уровню системности реформ текущего десятилетия. (Почему показательно утверждение второй Табели, как и первой, собранием персонально избранных государем лиц, но собранием, институализированном в Комиссию при Военной коллегии, где ее текст вместе с ним подписали 18 генералов, бригадиров и полковников).

Идея же третьей по счету Табели родилась в горячке боязни лишившейся многолетнего национального лидера элиты гибели «солдата» без изнеможенного поборами «крестьянина» и империи без «солдата». Не пытаясь судить об обоснованности этих страхов¹³, напомним обычно упускаемый факт, что расходы по нормам 1720 г., о которых ожесточенно спорили «верховники», вообще, за единичными исключениями, не открывались¹⁴. Разумеется, и «двоезаконие» планирования минимальных войсковых нужд по одной Табели с удовлетворением по другой не было «порядочным», и заботы об экономии казенных денег остались неизбывными.

Но для перехода от слов к делу как раз в 1730 г. решающей стала, полагаем, объективная закономерность подтягивания армии. Помимо охраны границ она аккумулировала крупнейшие дееспособные группы правящего класса и питала собой государственный аппарат – проводник «общего блага», до степени развитости этого аппарата. Он же кардинально укрепился с завершением теперь трехступенчатой административно-территориальной иерархии и повышением эффективности местного управления посредством реформы 1727 г., позитивные последствия которой лишь сейчас начинают раскрываться в историографии¹⁵.

Высшая бюрократия, сразу уловив признаки этого успеха, решилась и на внедрение рационализации, освобожденной от некоторых атрибутов коллегиальности, на центральные учреждения и Сенат, а перемена на престоле создала удобный момент, которого недоставало для подступа к Табели в уже аутентичной для такового ситуации. Сводка А.В. Макаровым в 21 лист выкладок, «что по Табели 720 убудет людей, лошадей, вещей и что от прибавки срока вещей останется денег в казну»¹⁶, могла служить хорошим доводом в пользу всех названных новшеств, в «пакете» с которыми указ о Воинской комиссии поступил в Сенат¹⁷. А сама Комиссия, относительно бравшейся «за основание» Табели 1720 г., получила и почву под ногами, сопоставимую с той, на которой «штаты» выстраивались с 1710-х гг., и дополнительный импульс к распространению «учета и контроля» на недостаточно охваченные ими сегменты армейской жизни.

Так что с «главами» Табели безусловно совпадали первые 8 «пунктов» программы от 1 (8) июня 1730 г.: о генералитете при армии; о полковом и ротном составе «в поле» и гарнизонах; об офицерском корпусе; о нестроевых чинах («неслужащих»); о драгунских и подъемных лошадях; о мундире; о ружье, амуниции и других «вещах»; о провианте и фураже; о денежном жалованье. 

«Пункты» же 9?15 перечисляли предметы, которых раньше не было. И существеннейшую роль отводили налаживанию «при полках… счетов», а гарантией «ненарушимости» возводимых вышеизложенными «пунктами» устоев выставляли обязательные весенние и осенние «генеральные смотры» («пункты» 9–10). А затем более назывались, чем характеризовались, «пункты»: о несообразностях в «экзерцициях» кавалерии и инфантерии; о солдатских детях; о «штатах» артиллерии и фортификации; о госпиталях; о «не произведенных в действо» петровских военно-правовых «артикулах».

Как-то комментировать здесь весь перечень, замечательный уже мастерским укладыванием самых широких мотиваций в сжатые рамки должностного руководства, бессмысленно. Но некоторые допустимые жанром статьи и не использованные другими авторами возможности для освещения отношения самой Комиссии к ее призванию дают ее сохранившиеся (с непринципиальными лакунами) «журналы»¹⁸. Так, из них, хотя в аналогичные документы и не вносились подробности прений по повестке дня, очевиден рост «занятости» членов «петербургского» созыва с его в среднем пятичасовыми, от ежедневных до не реже четырех раз в неделю «съездами» против примерно трехчасовых, с перерывами в один – три дня, в Москве.

В Петербурге присутствующие поручают канцелярии и «сочинять»¹⁹ Инструкции генерал-кригс-комиссару, генерал-инспекторам и их подчиненным²⁰. А именно из них выводят, при всех редакциях и переименованиях, укоренение чуть ли не до 1860-х гг. организации полкового хозяйства и равновесность критериев строевой и вещевой «исправности» полков, которая к 1810&м гг. была усвоена как нечто само собой разумеющееся²¹.

Со знаменательным «предложением», вследствие которого именным указом от 31 октября 1730 г. громогласно отмененное в 1727 г. взыскание подушного сбора содержавшимися на него воинскими частями вернули их «командам», выступала (17 августа) и «московская» Комиссия²². Правда, «рассмотренное» всего за час, оно выглядит попавшим туда (3 августа) извне, подобно, вероятно, утраченным «прожектам» П.И. Ягужинского, которые Б.-Х. Миних приказал «слушать» 8 июля 1731 г. 12 июля того же года в Комиссию была послана и никак не подлежащая ее компетенции Инструкция генералитету, занимавшегося набором ландмилиции, а 22 декабря, напротив, объявлено (через Г.-И. Бона) по принятым во исполнение «пункта» 13 от 1 (8) июня 1730 г. «ведомостям об артиллерии» ничего «не производить, понеже оные к… оной Комиссии не касаются»²³.

Ситуативная корректировка занятий «сверху» могла доводиться до сведения Комиссии и вовсе без записей, как, по-видимому, было с установкой на «мирно-военную» вариативность всего, а не только оговоренного в учредительном акте «конского штата». Для стиля управления XVIII в. это довольно обыденно, органично уживается с фетишизацией всяких «регламентов». Они же, в свою очередь, при внешней жесткости, никого не стесняли буквальностью соблюдения.

Так, «московская» Комиссия строго следовала за преамбулой Инструкции «поступать градусами», то есть берясь за новый «пункт», лишь справившись с предыдущим, но настойчиво добивалась «повелительных резолюций» на как будто ничуть не отклоняющиеся от заданной парадигмы заключения. Кстати, не дождавшись таковой на запрос о Комиссариате, возложению на который 31 октября 1730 г., наряду с материальным снабжением армии, подушного сбора отчасти противоречила его подчиненность президенту Военной коллегии²⁴. (Самостоятельность, искомую еще противниками А.Д. Меншикова в 1727 г., Генеральный Кригс-комиссариат обретет 28 октября 1731 г. Но соображения о благодетельности такой перетасовки прерогатив центральных институтов на практике окажутся неудачными и опять повлекут за собой реорганизацию военного аппарата 26 января 1736 г.²⁵).

Пропорционально распределяя изъятия по «табельным статьям» о людях, лошадях и «вещах», она обещала солидный казенный выигрыш для военного (в двух вариантах) и мирного времени (125–143 / 180 тыс. р. в год)²⁶. Высчитав его всего за 4 месяца, что демонстрирует высочайшую квалификацию непосредственно руководившего составлением прилагаемых к текстовым «мнениям» сложных цифровых таблиц коллежского асессора К.В. Макарова. Готовя такие же для Табели 1720 г. в качестве секретаря Комиссии о непременном числе генералитета и всех вообще полков, родной брат тогда близкого к престолу лица, он, судя по всему, должен был быть привлечен в Комиссию 1727 г. и участвовал в обсуждении переустройства Комиссариата, полноправным членом которого стал 6 ноября 1731 г.²⁷.

Находя в лице К.В. Макарова еще одного «нерегламентированного» реформатора, к сожалению, не находим в материалах Комиссии 1730 г. следов «защиты» собственного проекта ее действительного члена И.-Б. Кампегаузена, отставленного до того, как дошла очередь до выросших из его «Предложения» Петру 1722 г. «пунктов» 9–11. Его вклад в концепцию изучаемой реформы документирован основательнее причастности к ней кого бы то ни было другого²⁸. Роль же М.М. Голицына выявляется путем логического соотнесения неизбежных перед открытием Комиссии переговоров с ним и появлением в указе ей «подпункта» об упраздненных в 1725 г. гренадерских ротах, ранее в касающихся ее «бумагах» не фигурировавших.

«Гренадерские» рокировки, от культивирования особых рот в некоторых элитных соединениях или почти всюду, их сведения в специлизированные полки или «разводки» по ротам «ординарным» (как и рокировки «комиссариатские»), пронизывают весь XVIII в.²⁹. Поэтому повсеместное введение таких рот, предвосхищаемое в «голицынский» период Комиссии и аннулированное в «миниховский», любопытно, преимущественно, как показатель разнонаправленности творческих потенциалов ее составов. Исходя из Табели 1720 г. с ее 128 полевыми и гарнизонными частями (за вычетом заранее преобразованного в л.-гв. Конный полк Лейб-регимент), первый подчинил оперирование ее должностными ресурсами (кроме указных наинаменований) инициативе восстановления гренадерских рот, хорошо зарекомендовавших себя в минувшей войне. Второй заявил о необходимости отсутствовавшей при Петре кирасирской конницы, которая потом поступательно развивалась и без Б.-Х. Миниха и его сторонников, готовых для ее ускоренного создания даже на служебные льготы дворянству (до 1736 г. категорически отвергаемые Сенатом).

Радикальное отчисление нестроевых (к параметрам которых 1720 г., примерно в 14 %, вернулись в том же 1736 г.³⁰) и возмушавшее носителей посягательство на «генералитетские» чины они сочетали с не менее решительным (и тоже себя не оправдавшим) уменьшением «обоза» и перекраиванием твердых цен на провиант и фураж, что и сложилось в военно/мирные «выгоды» около 334/597 тыс. р.³¹. Эти ли посулы, по единодушным выводам ученых оставшиеся на бумаге, или сугубо придворная обстановка склонили к окончательно утвержденным 14 июля 1731 г. «штатам» в 32 полевых и 4 гарнизонных десятиротных полков кавалерии с эскадроном и 38 полевых и 49 гарнизонных восьмиротных полков с батальоном³² для обзорного очерка истории Комиссии 1730 г. не так уж и важно.

Примечательнее уверенность в себе Б.-Х. Миниха, пока не самого старшего генерала, перед лицом предсказуемого сопротивления действительно «сильных персон», готовность и умение его комиссионального контингента вникать в детали уплаты из полковой казны каждой копейки и выносливости каждой мундирной «нитяной тесьмы» – и общая убежденность в том, что теми же качествами должен обладать каждый офицер. Отсюда и сохранение расходящейся с имманентно присущим всякой армии единоначалием петровской традиции личной ответственности всех командиров вплоть до ротного «за все» – от «прибыли» и «убыли» чинов до «годности» любой «вещи», хотя самые тяжелые обязанности по обороту денег и «припасов» несли комиссары, казначеи, квартирмейстеры или прикомандированные к подушному сбору и полковым госпиталям³³.

Амуниции, провианту, фуражу и отдельно мундиру, «понеже при сем пункте солдаты особливо обижены бывают», должное внимание уделили и помощники М.М. Голицына³⁴. Но и тут помощники Б.-Х. Миниха превзошли их, визируя в Табели и «ярлыках» к эталонным «вещам» итоги проводившихся прямо в присутствии опытов взвешивания сукна или «лат» и кроя «образцов» епанчи, кафтана, камзола и штанов. Целиком же разработанные ими и неизменно критикуемые, вслед за Д.Ф. Масловским, «формы» «книг и счетов», до подачи к узаконению 22 марта 1732 г.³⁵ раздавались в стоявшие в Петербурге и его окрестностях части для отзывов «без чего в полках обойтиться невозможно, впредь какие быть могут»³⁶.

Тщательнейшее прописывание в них механизма повседневного «смотрения» за пополнением, распределением и эксплуатацией средств материального обеспечения (получаемых деньгами и «натурой», подряжаемых, покупаемых или ремонтируемых своими силами) подавляют историков громоздкостью примерно трех десятков таблиц с бесчисленными «графами». Лимит статьи не позволяет показать их «разбираемость» на конструктивно однородные блоки, для овладения которыми достаточно знать четыре действия арифметики. Поэтому сошлемся на генерал-майора Генерального штаба начала ХХ в. Н.И. Соловьева, который единственный заметил явное облегчение с новой отчетностью «писанины», спрашивавшейся в 1720-е гг. военными и гражданскими властями³⁷.

Между тем печатные «счеты» даже визуально много четче предписаний недавних указов, которые апеллируют друг к другу для взаиморазъяснения, но вынуждены констатировать, что полки не шлют «ведомостей» к проверке, а «ведомости» присланные проверке недоступны³⁸. Соразмерность вышедшей из Комиссии полковой документации разрешаемым задачам видна и из ее переадресовки 31 декабря 1735 г. канцеляриям губернаторов и воевод вместе с переадресовкой им подушного сбора, начавшей череду отмен «комиссиональных» постановлений, которые не прошли испытания временем.

Красноречивее же всего о том, что в большинстве они отвечали духу эпохи, свидетельствует позиция Воинской комиссии 1742 г., собранной по призыву фельдмаршала гр. П.П. Ласси к «министрам и генералитету» по восшествии Елизаветы Петровны и «падении» Б.-Х. Миниха³⁹. Старейшим сподвижникам отца императрицы (фельдмаршалу В.В. Долгорукому, генерал-аншефам М.Я. Волкову, А.И. Румянцеву, С.А. Салтыкову, А.И. Ушакову) с представителями более молодого поколения (в среду которых из «миниховских» членов попал один И.С. Унковский) вменялся идеологический заказ «учинить» «воинский стат с комиссариатским и провиантским правлением… на прежнем Петра Великого основании». Но они ограничились текущими поправками в списке полков (с возрождением гренадерских) и приближением номенклатуры генеральских и офицерских чинов к чаяниям придворной верхушки, включая передачу должностей упраздняемых генерал-инспекторов императорским генерал-адъютантам. Остальные «бывшей Комиссии» «резоны» отстаивали, как свои, а о дополняющих Табель 1720 г. «пунктах» и речь не заходила⁴⁰.

Возвращаясь к заключительному этапу Комиссии 1730 г., выскажем мнение, что молчаливое исчезновение с ее горизонта последних «пунктов» Инструкции (пусть и возникавших в заседаниях неоднократно) произошло в процессе взаимодействия двух тенденций, в конце концов сомкнувшихся. Оспоренную сенаторами классификацию (по «пункту» 13) крепостей с их гарнизонами по 6 «департаментам» отложили «до предбудущих определений», как откладывали и другие чреватые разногласиями моменты, «урочные лета» ли пока пожизненной дворянской службы или «росписание» по губерниям провиантских магазинов. Но гораздо чаще в Сенате, приглашавшем к слушаниям и «посторонних» сановников, имело место единство, которое убеждало принимавших решения в верности их нацеленности на завершение начатой Петром военной регуляризации.

Финансовые трудности при некоторой стабилизации⁴¹ отступили на второй план, так что высвобожденные «против» Табели 1720 г. суммы перевели на Кадетский корпус, укрепленные линии с поселяемой на них ландмилицией и на иные внештатные расходы. А Б.-Х. Миних как глава Комиссии сумел показать свои стремления и способности добиться в мирное время «доброго состояния» армии, победившей в большой войне, и подготовить ее к войнам, неизбежным в будущем. Его недолгая близость к власть предержащим способствовала всеобемлющей поддержке комиссиональных «представлений», с 17 августа 1731 г. активно реализовавшихся⁴². Упрочение же положения в военных структурах лишало причин к существованию вневедомственной Комиссии под его же председательством и сделало естественным ее «сообщение до окончания достальных пунктов» 31 мая 1732 г. в Военную коллегию⁴³.

От ее имени 13 и 30 июня 1732 г. до Сената дошли «мнения» о гарнизонных школах для солдатских детей и о Рославльском эскадроне в Смоленске. Уже без ссылки на нее в 1732–1733 гг. были изданы берущие из Комиссии, по А.К. Байову, свое начало «экзерциции» «пеша» и «конная», в 1733 и 1735 гг. – Штат полевых аптек и Генеральный регламент о госпиталях⁴⁴. Забвение же декларации об обновлении армейского «Уложения» в безрезультатной Комиссии для исправления Воинского устава 1720–1721 гг. при успешном применении действующих норм 1716 г. не должно мешать признанию за Комиссией 1730 г. благополучного достраивания петровской военной машины. А сама она по совокупности достигнутого может заслуженно считаться одним из удачнейших предприятий царствования не столь великой, но достойной преемницы первого российского императора.

1 Петрухинцев Н.Н. Царствование Анны Иоанновны. Формирование внутриполитического курса и судьбы армии и флота, 1730–1735 г. СПб., 2001.

2 Ср.: ПСЗ. Т. 8. № 5571; РГАДА. Ф. 248. Кн. 389. Л. 7–8.

3 РГАДА. Ф. 248. Кн. 389. Л. 6–6 об., 16–16 об., 345–345 об., 398–398 об.

4 Байов А.К. История русского военного искусства. М., 2008. Т. 1. С. 319–323.

5 РГАДА. Ф. 9. Отд&е 1. Кн. 29. Л. 445–445 об.

6 Протоколы, журналы и указы Верховного тайного совета, 1726–1730 / Изд. под ред. Н.Ф.Дубровина. СПб., 1886–1898. Т. 1-8 (Сб. РИО. Т. 55, 56, 63, 69, 79, 84, 94, 101). Далее: Бумаги В.т.с. Сб. РИО.

7 РГАДА. Ф. 248. Кн. 389. Л. 345–347, 398–398 об., 414.

8 Принятые указами 14 и 19 января, 2, 7 и 19 февраля 1711 г. и отложенные на год штаты «полной армии» (без гвардии и артиллерии) – в виде таблиц, зачастую именуемых табелями – вошли в обиходную и делопроизводственную лексику как Табель 1712 г., а заменившие их 9 февраля 1720 г. документы – как Табель 1720 г. (ПСЗ. Т. 4 и 43, ч. 1, № 2319, 3511). Эти заголовки, отсутствующие в печатных текстах обоих актов, и используются далее.

9 Его обозначали в терминах «великой скудости», «всеконечного разорения», «гражданству тягости» от напрасных экзекуций, судебной волокиты и тому подобных «непорядков»

10 ПСЗ. Т. 8. № 5474.

11 Там же. Т. 7. № 5010, 5017; 200&летие Кабинета его императорского величества, 1704–1904 / Сост. В.Н. Строев, П.И. Варыпаев. СПб., 1909. Прил. С. 47–58; Соловьев С.М. История России с древнейших времен // Соч.: В 18 кн. М., 1993. Кн. 9, т. 18. С. 561–564; Богословский М. Областная реформа Петра Великого: Провинция 1719–27 гг. М., 1902. С. 485–492.

12 РГАДА. Ф. 9. Отд&е 1. Кн. 29. Л. 439–446 об., 450–467.

13 За некомпетентностью в оценках незначительного на глаз сегодняшнего обывателя дефицита военного бюджета середины 1720-х гг. в 5 % или даже, через несколько лет, 16 % (Петрухинцев Н.Н. Указ. соч. С. 145–146) в сочетании со снижением доли в «окладе» страны военных расходов с 78 % в 1701 до 45 % в 1724 г. (Соловьев Н.И. Исторические очерки устройства и довольствия русских регулярных войск в первой половине XVIII стол. (1700–1761). СПб., 1901. С. 69, 95).

14 О чем, кроме многих частных свидетельств в тех же «бумагах» Верховного тайного совета, есть и официальное, от марта 1727 г., донесение Комиссариата в Военную коллегию: РГАДА. Ф. 9. Отд-е 1. Кн. 29. Л. 4.

15 См. прежде всего: Редин Д.А. Административные структуры и бюрократия Урала (Западные уезды Сибирской губернии в 1711–1727 гг.). Екатеринбург, 2007.

16 РГАДА. Ф. 9. Отд-е 1. Кн. 29. Л. 7.

17 Петрухинцев Н.Н. Указ. соч. С. 69–77.

18 РГВИА. Ф. 23. Оп. 1/121. Ед. хр. 507. Л. 1–121.

19 Там же. Л. 82 об.–83, 90–90 об., 109–109 об., 112–113 об.

20 ПСЗ. Т. 8. № 5900, 5904.

21 Соловьев Н.И. Указ. соч. С. 137, 157, 162; Тучков С.А. Военный словарь, заключающий наименования или термины, в Российском сухопутном войске употребляемые… 2-е изд. М., 2008. С. 145–146.

22 ПСЗ. Т. 8. № 5638; РГАДА. Ф. 248. Кн. 389. Л. 67.

23 РГВИА. Ф. 23. Оп. 1/121. Ед. хр. 507. Л. 81, 82 об., 93 об.–94.

24 РГАДА. Ф. 248. Кн. 389. Л. 339–340.

25 Там же. Ф. 9. Отд-е 1. Кн. 29. Л. 450–450 об.; Бумаги В.т.с. Сб. РИО. Т. 56. С. 534; Т. 63. С. 26, 113, 241; Карпеев И.В. Комиссариат // Государственность России: Словарь&справочник. М., 1999. Кн. 2. С. 260–261.

26 Петрухинцев Н.Н. Указ. соч. С. 319.

27 РГВИА. Ф. 20. Оп. 1/47. Ед. хр. 18. Л. 197 об.; Бумаги В.т.с. Сб. РИО. Т. 63. С. 72; Бумаги Кабинета министров императрицы Анны Иоанновны, 1731–1740 гг./ Собр. и изд. А.Н. Филипповым. Юрьев, 1898. Т. 1. С. 5–6 (Сб. РИО. Т. 104). Далее: Бумаги Кабинета.

28 РГАДА. Ф. 9. Отд-е 1. Кн. 29. Везде. По этому поводу автор настоящей статьи планирует выступить отдельно.

29 Соловьев Н.И. Указ. соч. С. 6–7, 9, 11–12, 23–29.

30 Там же. С. 215–216; Петрухинцев Н.Н. Указ. соч. С. 181.

31 Петрухинцев Н.Н. Указ. соч. С. 154–156, 158–162, 319.

32 ПСЗ. Т. 43, ч. 1. № 5803.

33 Там же. Т. 8. № 6003.

34 Втрое на «пункт» 5 и вдвое на 6 и 7 относительно «пунктов» 1, 2, 4 и 8 (в среднем по 17 часов на каждый) при почти полном игнорировании «пункта» 3 (4 часа). Расчеты произведены мною по: РГВИА. Ф. 23. Оп. 1/121. Ед. хр. 507. Везде. Цитировался указ от 1 июня 1730 г.: ПСЗ. Т. 8. № 5571.

35 ПСЗ. Т. 8. № 6003; Масловский Д.Ф. Строевая и полевая служба русских войск времени императора Петра Великого и императрицы Елизаветы: Историческое исследование. М., 1883. С. 94.

36 РГВИА. Ф. 23. Оп. 1/121. Ед. хр. 507. Л. 109.

37 Соловьев Н.И. Указ. соч. С. 153–154.

38 ПСЗ. Т. 6. № 3937. Прил. «о формах книг»; Т. 7. № 4533, 4536, 4898, 4906, 4990.

39 Ильенко А. Воинские комиссии XVIII века // Каталог Московского отделения Общего архива Главного штаба / Под ред. Д.Ф. Масловского. СПб., 1891. Вып. 2. С. XVI.

40 РГВИА. Ф. 23. Оп. 1/121. Ед. хр. 837. Л. 1–40.

41 Курукин И.В. Эпоха «дворских бурь»: Очерки политической истории после& петровской России, 1725–1762 гг. Рязань, 2003. С. 254.

42 ПСЗ. Т. 8. № 5835.

43 Бумаги Кабинета. С. 286–287.

44 РГАДА. Ф. 248. Кн. 392. Л. 952–972; Кн. 2027. Л. 243–244 об.; ПСЗ. Т. 9. № 6852; Т. 43, ч. 1. № 6674; Байов А.К. Русская армия в царствование императрицы Анны Иоанновны: Война России с Турцией в 1736–1739. СПб., 1906. Ч. 1. С. 40.