Казахская тактика ведения боя в конном строю в конце XV–XVI веках, Бобров Л.А. (Новосибирск), часть 1

Министерство обороны Российской Федерации Российская Академия ракетных и артиллерийских наук Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи Война и оружие Новые исследования и материалы Труды Четвертой Международной научно-практической конференции 15–17 мая 2013 года 

ВОЕННОЕ ИСКУССТВО казахов эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени традиционно привлекает к себе пристальное внимание отечественных и зарубежных оружиеведов, археологов и военных историков. Повышенный интерес к данной теме обусловлен спецификой эволюции вооружения и военного дела номадов в завершающий период существования Кочевого Мира как самостоятельного исторического феномена. На протяжении XV – первой половины XIX вв. кочевники Казахстана, с одной стороны, продолжали развивать и совершенствовать воинские приемы своих предшественников эпохи раннего и развитого Средневековья, а с другой, активно усваивали инновационные элементы военного дела оседло-земледельческих народов. Примечательно, что в казахской армии данный процесс шел не столько сверху (в результате военных реформ, проводимых сильным центральным правительством, как, например, в Джунгарии конца XVII – первой половины XVIII вв.), сколько снизу, являясь закономерным итогом развития военной практики.

Особый интерес в данной связи представляет тема эволюции казахской тактики ведения боя конца XV – середины XIX вв., которая наиболее отчетливо фиксирует трансформацию традиционного военного дела кочевников в меняющихся военно-политических условиях Нового времени. Ранее нами был рассмотрен такой интереснейший феномен, как зарождение и развитие казахской тактики ведения боя в пешем строю, которая стала результатом распространения в войсках кочевников Дашт&и Кипчак ручного огнестрельного оружия¹. Не меньший интерес вызывает и тема эволюции кавалерийской тактики казахов. К сожалению, объем статьи не позволяет рассмотреть данный феномен на протяжении всего интересующего нас периода (конец XV – середина XIX вв.). По данной причине в настоящей работе мы проанализируем основные тактические приемы кочевников Дашти Кипчак конца XV–XVI вв. и наметим основные направления эволюции кавалерийской тактики казахов в последующий исторический период.

Различные аспекты казахской кавалерийской тактики конца XV–XVI вв. были рассмотрены С.Г. Кляшторным, Т.И. Султановым, А.К. Кушкумбаевым, К.С. Ахметжановым, Т.К. Алланиязовым и др.² В то же время данную тему сложно назвать исчерпанной. Так, например, в научной литературе сохраняются разночтения относительно механизма функционирования ключевых тактических приемов кочевников Дашт&и Кипчак периода позднего Средневековья, не выявлены особенности казахских военных построений XV–XVI вв. по сравнению с аналогичными построениями кочевников предыдущих эпох, не рассмотрены причины и направления эволюции тактики ведения конного боя казахов на протяжении данного периода. Этим вопросам посвящена настоящая статья.

Источниковая база по теме исследования представлена вещественными, изобразительными и письменными материалами. Комплексный анализ источников позволяет реконструировать основные тактические приемы казахов при ведении боя в конном строю, а также проследить их эволюцию на протяжении рассматриваемого периода. Ядром исследования служат сведения, относящиеся к военному искусству кочевников Восточного Дашт-и Кипчак, то есть казахов XV–XVI вв. и так называемых кочевых узбеков конца XV – начала XVI вв. Особо подчеркнем, что мы не считаем возможным привлекать к анализу сведения о военном деле узбеков Мухаммеда Шейбани-хана и его преемников, после завоевания ими Мавераннахра, так как установление узбекского контроля над крупными оседло-земледельческими центрами Средней Азии существенным образом трансформировало их военное искусство в целом и тактику в частности. Военное дело кочевых тюркских соседей казахов на западе и востоке (ногаев и могулов соответственно), напротив, представляет значительный интерес для сравнительного анализа, так как оно развивалось в схожих военно-политических и экономических условиях и в тесном контакте с военным искусством казахов.

Рассмотрим основные тактические приемы ведения конного боя кочевниками Дашт-и Кипчак эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени.

1. «Хоровод». Оригинальный кольцевидный строй кочевников для ведения лучного боя на средней и малой дистанции (рис. 1; 2 А).

Рис. 1. «Хоровод» конных лучников, XVI в. Схема реконструкция:
1. Стрельба из положения влево-вперед;
2. Стрельба из положения влево-вбок;
3. Стрельба из положения влево-назад;
4. Командир отряда конных лучников («вожатый», по С. Герберштейну) пресекает попытку нарушить строй;
5. Во время движения по внешней стороне кольца «хоровода» всадники поправляют снаряжение и достают из колчана стрелы

Данный военно-исторический феномен был впервые подробно проанализирован М.В. Гореликом в статье, посвященной военному делу татаро-монголов³.

Наиболее детальное описание «хоровода» первой половины XVI в., записанное со слов русских воинов, оставил посол в Московии С. Герберштейн: «Когда им (татарам. – Л.Б.) приходится сражаться на открытой равнине, а враги находятся от них на расстоянии полета стрелы, то они вступают в бой не в строю, а изгибают войско и носятся по кругу, чтобы тем вернее и удобнее стрелять во врага (здесь и далее курсив наш. – Л.Б.). Среди таким образом (по кругу) наступающих и отступающих соблюдается удивительный порядок. Правда для этого у них есть опытные в сих делах вожатые, за которыми они следуют. Но если эти вожатые или падут от вражеских стрел, или вдруг от страха ошибутся в соблюдении строя, то всем войском овладевает такое замешательство, что они не в состоянии более вернуться к порядку и стрелять во врага. Такой способ боя из-за сходства называют “пляской” (то есть “хороводом”. – Л.Б.)… Они заводят “пляску”, как называют ее московиты; командир или вожатый приближается со своим отрядом к вражескому войску и, пустив стрелы, отъезжает; за ним – другой отряд, и таким образом один отряд за другим, пока первый снова не вернется вслед за последним. Если они сумеют устроить дело так, то преимущество на их стороне, но если командиры, едущие впереди отрядов, погибнут или оробеют, то они быстро приходят в замешательство»⁴.

Вероятно, этот же тактический прием в исполнении номадов Дашт-и Кипчак в начале XVI в. описан и З. Бабуром: «Вот еще один [способ нападения]: передние и задние, беки и нукеры, все вместе мчатся во весь дух, пуская стрелы; они тоже не отступают в беспорядке и скачут назад во весь опор»⁵.

Таким образом, «хоровод» представлял собой замкнутое (вероятно, вытянутое вдоль вражеского строя) кольцо конных лучников, поражающих врагов стрелами на полном скаку (рис. 1, 2 А). Учитывая скорость стрельбы из лука, можно с большой долей уверенности утверждать, что воин-степняк, проносясь вдоль строя противника, выпускал по врагу не одну, а 2-3 и более стрел. Особое значение имел тот факт, что каждый лучник мог выбрать для себя максимально удобное расстояние и положение для стрельбы: «влево-вперед» (рис. 1, 1), «влево-вбок» (рис. 1, 2), «влево-назад» (рис. 1, 3). По этой же причине вращающееся кольцо всадников не могло быть широким. Чтобы не мешать друг другу прицеливаться и стрелять, конники должны были двигаться в один или, максимум, в два ряда⁶.

Несмотря на кажущуюся простоту, данный тактический прием был достаточно сложен в исполнении, требовал от лучников высокой точности движений, координации и дисциплины, поэтому воины, участвующие в «хороводе», были разделены на отдельные небольшие отряды (десятки?) во главе с «вожатыми», точно знающими положение своего подразделения в строю.

Наряду с основным вариантом «хоровода», когда кольцо лучников раскручивалось непосредственно перед строем противника, можно предполагать и наличие в военной практике номадов большого (внешнего) «хоровода», когда цепь конных лучников охватывала построение противника со всех сторон, заключая его в кольцо. Такой вариант «хоровода» позволял еще более усилить эффективность лучного боя, так как всадники не делали вынужденную паузу в стрельбе при прохождении внешней дуги кольца (рис. 1, 5). Однако данный вариант «хоровода» нес и дополнительные риски, так как воины на одной его стороне не могли знать, что происходит на другой стороне построения, закрытого от их глаз рядами вражеских воинов.

Рис. 2. Тактические приемы кочевников Дашт-и Кипчак конца XV–XVI вв.:
А. «Хоровод» конных лучников. Обстрел вражеских построений;
Б. Атака конницы противника, притворное отступление всадников «хоровода» с ведением лучного обстрела преследователей;
В. Контратака кочевников с участием засадного полка

Главная задача «хоровода» заключалась в нанесении максимального урона противнику в дистанционном бою. Оригинальный строй из проносящихся конных лучников позволял обеспечить непрерывный «дождь стрел», о котором с содроганием писали хронисты оседло-земледельческих народов. Благодаря тому что степные военачальники раскручивали кольцо конных лучников в непосредственной близости от вражеского строя, стрельба велась с минимальной дистанции и приводила к чудовищным потерям среди обороняющихся воинов и их боевых коней⁷. Смертоносный «ливень» буквально выкашивал построения противника, заставлял паниковать, провоцировал на неподготовленную атаку или обращал в бегство.

Чем пассивней вели себя вражеские войска, чем больше было в их рядах пехоты, снабженной только оружием ближнего боя, тем большую опасность представлял для них «хоровод». Однако даже наличие в пехотном строю некоторого количества лучников и арбалетчиков не решало проблемы, так как частота стрельбы проносящихся вдоль строя и быстро сменяющих друг друга конных лучников была значительно выше, чем пеших стрелков, которые должны были еще перезаряжать свои арбалеты. В случае контратаки тяжелой конницы противника составлявшие «хоровод» лучники могли резко повернуть коней и, пользуясь преимуществом в скорости, уходить от противника (рис. 2 Б). При этом они продолжали поражать преследующих латников и их коней стрелами из положения «влево назад» и нередко заводили их под удар засадных отрядов (см. ниже).

Современные исследователи, как правило, отзываются о данном строе кочевников исключительно в превосходной степени. Однако, отмечая несомненную эффективность «хоровода», необходимо указать и на слабые стороны данного построения. К их числу следует отнести уязвимость «хоровода» перед неожиданной и быстрой контратакой противника, проводимой большими массами конницы, а также неуправляемость кольца лучников в случае гибели или ошибки «вожатых». Последний фактор особенно подчеркивал С. Герберштейн: «…если эти вожатые или падут от вражеских стрел, или вдруг от страха ошибутся в соблюдении строя, то всем войском овладевает такое замешательство, что они не в состоянии более вернуться к порядку и стрелять во врага»⁸.

М.В. Горелик совершенно справедливо указал, что «хоровод» активно применялся кочевниками уже в эпоху Великих Монгольских завоеваний, а возможно, и раньше⁹. Снижение популярности данного строя было связано с изменением тактики ведения боя в эпоху «Малого монгольского нашествия» и распространения огнестрельного оружия (см. ниже).

2. «Тулгама» («тулгамыш»)¹⁰. Охват фланга противника с выходом в тыл, сопровождаемый массированной лучной стрельбой (рис. 3).

Данный тактический прием получил в современной военно-исторической литературе весьма разнообразные толкования, вплоть до самых экзотических¹¹. Это тем более удивительно, что содержание и смысл этого маневра подробно изложены З. Бабуром, который столкнулся с «тулгама» в ходе войны с кочевниками Дашт-и Кипчак в начале XVI в.: «Когда ряды сблизились, враги стали заходить краем правого фланга нам в тыл; тут я повернулся к ним фронтом, и наш авангард, куда были записаны все наличные йигиты, видавшие битвы и рубившиеся мечом, оказались на правой руке; перед ним не осталось ни одного человека. Все же мы отбили и оттеснили врагов, вышедших вперед, и прижали их к центру… Правый фланг врага, потеснив наш левый фланг, зашел нам в тыл. Так как наш авангард тоже остался на правой руке, то наш фронт оказался оголенным. Люди неприятеля напали на нас спереди и сзади и начали пускать стрелы… Мы несколько раз нападали на противника и с боем оттесняли его; наши передовые тоже ходили в наступление. Люди, которые зашли нам в тыл, также приблизились и начали пускать стрелы прямо в наше знамя (то есть в сторону ставки командования. – Л.Б.); они напали спереди и сзади, и наши люди дрогнули. Великое искусство в бою узбеков эта самая “тулгама”. Ни одного боя не бывает без тулгамы»¹².

Таким образом, «тулгама» – особый тактический прием, который предусматривал охват фланга противника с выходом в тыл и нанесением массированного лучного удара по его построениям. Это подтверждается и самим происхождением термина, который образован от тюркского глагола «тулгамак», то есть «окружить, обвернуть, обратить, кружить, крутить»¹³.

Охват фланга вынуждал вражеских военачальников начать спешный разворот своих воинских подразделений лицом к атакующим (рис. 3 А), что приводило к нарушению боевых порядков, но не решало тактической задачи, так как кочевники продолжали осыпать перестраивающихся вражеских воинов стрелами, как с фронта, так и с фланга и с тыла (рис. 3 Б). В случае необходимости кочевники повторно обходили войска противника с фланга, что еще более усиливало неразбериху в его рядах (рис. 3 В). Контратаки обороняющихся не приводили к желаемому результату, так как легкие степные лучники уходили из&под удара латной конницы тимуридских «йигитов», а затем снова возвращались на поле боя. И без того не слишком дисциплинированные среднеазиатские войска, вынужденные совершать непредусмотренные планом боя развороты и перестроения под ливнем стрел, неизбежно нарушали строй. В конечном счете это приводило к смешению рядов и отступлению тимуридских войск (рис. 3 Г).

Главная роль при выполнении «тулгама» (как и в «хороводе») отводилась массированной лучной стрельбе. Ни о каком «таранном» ударе, упоминаемом некоторыми современными авторами, речь в источниках не идет. Рукопашная схватка не исключалась при выполнении маневра, но не являлась его обязательным элементом. Главное отличие «тулгама» от «хоровода» заключалось в том, что в первом случае приоритет отдавался маневру, а обстрел противника велся не только с фронта, но и с фланга и с тыла. Однако нельзя исключать, что «тулгама» могла включать в себя (как составные части атаки) и «хороводы». При выполнении «тулгама» кочевники обычно атаковали левое крыло противника своим правым флангом. Это вполне объяснимо, так как в этом случае атакующие лучники могли беспрепятственно вести стрельбу влево-вперед, влево и влево-назад. Иногда, чтобы маневр был неожиданностью для противника, он осуществлялся левым флангом или двумя флангами одновременно: «Храбрые мужи, воины опытные в сражениях и испытанные в битвах, напали [на врага] с левого и правого флангов, и, подобно воинственным львам, сцепились между собой, и покрыли прах поля брани кровью»¹⁴. Следует подчеркнуть, что «тулгама» могла осуществляться как фланговыми отрядами, так и всей армией целиком.

Рис. 3. Тактический прием «тулгама» на примере сражения у Ходжа Кардзана (1501 г.):
А. Войска кочевников Дашт-и Кипчак совершают охват левого фланга тимуридских войск, вынуждая их начать спешное перестроение. В результате боевой порядок нарушается. Отборные тимуридские войска авангарда оказываются на правом фланге и не участвуют в схватке. «Когда ряды сблизились, враги стали заходить краем правого фланга нам в тыл; тут я (Бабур. – Л.Б.) повернулся к ним фронтом, и наш авангард, куда были записаны все наличные йигиты, видавшие битвы и рубившиеся мечом, оказались на правой руке; перед ним не осталось ни одного человека»;
Б. Попытки тимуридских войск контратаковать. «Все же мы отбили и оттеснили врагов, вышедших вперед, и прижали их к центру…»;
В. Повторный охват кочевниками левого фланга тимуридских войск с выходом в тыл. Лучная атака с фронта и с тыла. Попытки тимуридских войск (включая авангард на правом фланге) контратаковать не приводят к желаемому результату. «Правый фланг врага, потеснив наш левый фланг, зашел нам в тыл. Так как наш авангард тоже остался на правой руке, то наш фронт оказался оголенным. Люди неприятеля напали на нас спереди и сзади и начали пускать стрелы… Мы несколько раз нападали на противника и с боем оттесняли его; наши передовые тоже ходили в наступление»;
Г. Лучная атака кочевников с тыла на ставку Бабура, атака на тимуридские войска с фронта и с тыла. Бегство тимуридских войск. «Люди, которые зашли нам в тыл, также приблизились и начали пускать стрелы прямо в наше знам (то есть сторону ставки командования. – Л.Б.); они напали спереди и сзади, и наши люди дрогнули. Великое искусство в бою узбеков эта самая «тулгама». Ни одного боя не бывает без тулгамы»

Вопрос о времени появления «тулгама» в военной практике кочевников остается открытым. В настоящее время можно уверенно утверждать, что данный тактический прием был хорошо известен и активно использовался кочевниками Средней Азии и Восточной Европы в период развитого Средневековья. Так, например, его применял хан Тохтамыш против войск Тимура в битвах у р. Кондурча (1391 г.) и у р. Терек (1395 г.)¹⁵. Интересно, что в обоих случаях «тулгама» ставила чагатайские войска на грань поражения, и только полководческий гений Тимура, высокий уровень дисциплины и эффективная военная организация чагатайских войск позволяли великому завоевателю, в конечном счете, одерживать победы над степными армиями. А вот его наследники так и не смогли найти эффективных способов борьбы с «тулгама». Хваленые «кованые рати» тимуридских владык, щитоносная пехота и арбалетчики городских ополчений Мавераннахра не выдерживали ливня стрел легкой и маневренной степной конницы.

В XIV–XVI вв. «тулгама» – один из самых эффективных приемов ведения боя тюркскими кочевниками Средней Азии. Подобрать «противоядие» в рамках традиционной региональной тактики было крайне сложно. Опираясь на превосходство в мобильности и дистанционном бою, номады могли раз за разом безнаказанно повторять маневр, ускользая из&под контрударов противника и обрушивая на него ливень стрел. По выражению З. Бабура: «Великое искусство в бою узбеков эта самая “тулгама”. Ни одного боя не бывает без тулгамы»¹⁶. Эффективное применение «тулгама» в ходе кампаний начала XVI в. стало одним из ключевых военных факторов, позволивших кочевым узбекам одержать победы над тимуридскими армиями и установить свой контроль над Мавераннахром. Как показали дальнейшие события, главную опасность для «тулгама» представляли не сабли «среднеазиатских рыцарей»-йигитов, а длинные пики ойратской конницы и слаженная ружейная стрельба российских казаков и узбекских туфакандазов.

3. Атака с притворным отступлением и засады. Данный тактический прием представлял собой провоцирующую атаку с последующим контролируемым (притворным) отступлением (сопровождаемым лучной стрельбой по преследователям), завершающимся массированным контрударом (рис. 2 Б, В).

На протяжении эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени данный тактический прием активно применялся кочевниками Восточной Европы, Средней и Центральной Азии. Его наиболее подробное описание в первой половине XVI в. выполнено С. Герберштейном: «Сражение с врагом они (татары. – Л.Б.) начинают издали (пуская стрелы) и очень храбро [сражаются], хотя долго не выдерживают, а (пуская стрелы) обращаются в притворное бегство. Когда враг начинает их преследовать, то (при первой возможности) татары пускают назад в них стрелы (причиняя этим большой урон…); затем, внезапно повернув лошадей, снова бросаются на расстроенные ряды врагов»¹⁷.

Таким образом, суть данного тактического приема заключалась в том, чтобы расстроить боевые порядки противника лучной стрельбой, спровоцировать его на неподготовленную атаку, нанести максимальные потери в ходе «контролируемого бегства» (поражая противника стрелами из положения влево-назад) и, наконец, опрокинуть потерявших строй и растянувшихся преследователей. Для эффективного применения подобного приема степняки должны были атаковать врага в растянутом неглубоком строю, чтобы не мешать друг другу в ходе последующего «бегства». В военном искусстве казахов данный тактический прием сохранился вплоть до XIX в. Интересно, что в этот период реальная военная уловка казахских воинов служила подтверждением возможности применения этого маневра кочевниками Древности: «Они [казахи] оправдывают и повесть о парфянах, соделывавшихся из бегущих, при малейшем беспорядке гнавшегося неприятеля, наступающими, а из рассеянных – в краткое время собравшимися и снова на битву возобновляющими»¹⁸.

Достаточно часто составной частью притворного отступления являлись засады, представлявшие собой укрытый от глаз противника резерв, служивший для усиления эффекта неожиданного контрудара по преследователям.

Засады могли являться и главным компонентом тактического приема. В этом случае в засаду помещалась основная часть казахских войск, а малый отряд (авангард) провоцировал нападение противника, подводя его под удар главных сил степняков. В данной связи показательна так называемая Казахская битва, произошедшая в марте 1509 г. Большая узбекская армия обнаружила улус казахского Джаниш-султана, который прикрывал лишь небольшой отряд кочевников. Узбеки атаковали и потеснили его. Окрыленные успехом многие воины покинули поле сражения и бросились грабить казахские кибитки. В этот период «из тесноты зарослей» вырвалась казахская конница и обрушилась на растерявшихся узбеков. Оказывается, «… Джаниш-султан со знатными казахами до сих пор стоял в большом полку, а другой их отряд [авангард] выдвинулся и встал на место обороны и сопротивления. Джаниш-султан и казахские султаны ждали удобного случая, чтобы при возможности броситься в бой… Джаниш-султан с отрядом, который составлял основу войск, узнал, что большая часть войска [узбеков] отправилась грабить жилища и что захват ими добычи стал причиной оставления боевых рядов, что они занимаются грабежом и большой полк их лишился опытных воинов. Выбрав удобное время, Джаниш-султан построил ряды и, пробив в барабаны, наподобие воинственного льва, вышел по узким тропинкам, сквозь чащу деревьев и тростниковых зарослей и произвел сокрушительный натиск на войско [узбекских] султанов»¹⁹. О силе казахского удара говорит и тот факт, что в круговерть схватки попал даже командующий узбекским корпусом Убайдаллах-султан, который был вынужден сначала отстреливаться от наседающих казахов из лука, а потом, потеряв коня, отбиваться саблей и кинжалом²⁰. Судя по словам узбекского хрониста Фазлаллаха ибн Рузбихана (участника похода 1509 г.), корпус Убайдаллах-султана находился в тяжелом положении: «Повернуть обратно – не воинское дело, а стоять на месте было выше сил воинов»²¹. Можно полагать, что в конечном счете казахи сломили бы сопротивление узбеков, но в решающий момент на поле боя появился элитный корпус Султан-Мухаммад-Тимура, включавший ханскую гвардию «из славных амакчиев и храбрых чухраев», который и определил исход сражения²².

Тактический прием, включавший в себя нападение на противника, притворное отступление и наведение преследователей на засаду, применялся казахами и позднее. Так, например, согласно отчету цинского командования в августе 1754 г., казахи пытались подвести под удар засады цинский отряд: «…войска маршала Тартанга подошли к Ярле, где они встретились с передовым отрядом Кодзи Боркена, силою примерно в две тысячи человек. Казахи устроили засаду за одним холмом и симулировали бегство, рассчитывая заманить китайские войска, которые начнут преследовать бегущих; но наши воины взобрались на холм, и засада была открыта. Потом они [цинские стрелки] сомкнули ряды и приготовились стрелять залпами, затем, окопавшись, они устроили укрепленный лагерь, к которому неприятели не осмеливались приблизиться»²³. Полвека спустя Я.П. Гавердовский отмечал, что казахи «…иногда, поставя засаду и притворно напав, завлекают его [противника] в желаемое место»²⁴.

Притворное отступление и засады относятся к числу традиционных тактических приемов кочевников. Они были исключительно популярны уже в эпоху Древности, раннего и развитого Средневековья. Особенно часто и с потрясающим эффектом его применяли степные военачальники времен Великого Монгольского нашествия²⁵. Наиболее часто на уловки степняков попадались войска оседло-земледельческих народов. Значительно сложнее было обмануть и подвести под удар свежих сил соседей-кочевников, искушенных в искусстве степной войны. Не следует забывать, что тактика контролируемого отступления и засад имела и свои слабые стороны. Если противник начинал массированное преследование большими силами свежей конницы, то притворное отступление могло перерасти в настоящее бегство. Что касается засад, то эффект от их применения мог быть нивелирован при наличии у противника сильного конного резерва, способного переломить ход сражения (см. выше).

4. «Напуск» с холодным оружием и «съемный бой». Атака с применением оружия ближнего боя с целью прорыва построений противника.

Если три описанных выше тактических приема основывались на массовом применении лука и стрел, то главным содержанием «копийного и сабельного напуска» была рукопашная схватка («сьемный бой»). Можно выделить две основные разновидности «напуска», которые с некоторой долей условности можно определить как «узбек-казахский» и «ойрат-казахский».

Первый прием характерен для военного искусства кочевников Восточного Дашт-и Кипчак второй половины XV–XVI вв. Он представлял собой логическое завершение массированного лучного удара, проводимого в рамках «хоровода», «тулгама» или притворного отступления. После того как противник понес существенные потери, а ряды вражеских воинов смешались под градом стрел, на них обрушивались всадники, вооруженные холодным оружием. В XV–XVI вв. в такой атаке обычно участвовали только конные панцирники, которые для этой цели сводились в специальные ударные отряды. Судя по данным письменных источников, большая часть панцирников в момент атаки действовала длинноклинковым оружием. Очень популярны были также палицы и булавы. Часть воинов сражалась боевыми топорами, копьями и кистенями. При этом в любой момент панцирник мог сменить оружие ближнего боя на лук и стрелы.

В связи с тем что в «сабельном напуске» участвовали представители степной военной и политической элиты, среднеазиатские хронисты уделяли данному тактическому приему в своих произведениях несоразмерно большое внимание. Атакующий отряд панцирников сравнивался (из-за блеска доспехов) с рекой Нил, «железным морем» или «железной горой», а под копытами коней латников якобы прогибалась земля: «От скопления одетых в железо всадников земля приобрела свойство магнита. Волны пошли по воздуху, отраженному от брони, подалась земля под грузом железа… Затем, когда устремился вперед сахибкиран, неприятель пустился в бегство пред его острым мечом. Разбегались, как муравьи под ногами слона, они стали соломой на поверхности реки Нил»²⁶.

Подобные пышные описания не должны вводить современного читателя в заблуждение. Воинов, снабженных металлическим защитным вооружением, в войсках кочевников Дашт-и Кипчак конца XV–XVI вв. было немного, поэтому численность ударных панцирных отрядов редко превышала несколько десятков или сотен всадников. Самостоятельно разгромить многочисленных конных лучников противника такой отряд не мог, но он вполне подходил для нанесения финального удара по деморализованному врагу. В ходе атаки применялись как плотные шереножные, так и разреженные построения, а во время «съемного боя» сражение нередко распадалось на множество поединков. Отметим, что «узбек-казахский напуск» применялся воинами Восточного Дашт-и Кипчак в основном против армий других кочевников. В то время как в столкновениях с войсками Тимуридов, а позднее узбеков Мавераннахра, хорошо обеспеченных защитным вооружением, полководцы Дашт-и Кипчак нередко ограничивались лишь дистанционным боем.

Распространение «ойрат-казахского напуска» в Дашт-и Кипчак связано с изменениями в военном искусстве монголоязычных кочевников Центральной Азии. На протяжении многих столетий ударные копья и пики играли важную роль в комплексе вооружения кочевников этого региона. Однако в эпоху раннего и развитого Средневековья длиннодревковое оружие применялось преимущественно конными панцирниками, в то время как легковооруженные номады использовали копья лишь эпизодически. Ситуация принципиально изменилась в эпоху позднего Средневековья и раннего Нового времени. В XVI–XVII вв. монгольские и ойратские полководцы, стремясь усилить атакующую мощь своих конных армий, начали массово снабжать копьями и пиками не только латников, но и бездоспешных лучников. В конечном счете, это привело к появлению новой разновидности конницы, составленной из легковооруженных копейщиков²⁷.

Таким образом, ключевое отличие «узбек-казахского напуска» от «ойрат-казахского» заключается в том, что первый осуществлялся немногочисленными конными панцирниками, довершавшими «работу» лучников, а во втором участвовала вся масса панцирной и легкой конницы кочевников, вооруженных копьями и пиками. Слитный натиск сотен и тысяч копейщиков буквально выносил противника с поля боя. Другими словами, если «узбек-казахский напуск» можно уподобить завершающему уколу кинжала-стилета, то его «ойрат-казахский» аналог представлял собой всесокрушающий удар боевой секиры.

Как показали военные конфликты XVII–XVIII вв., решение снабдить конных стрелков длиннодревковым оружием, при всей своей простоте, оказалось весьма эффективным. Легкие пиконосцы были мобильны, устойчивы в ближнем бою, могли стремительно атаковать, опрокидывать и преследовать конных лучников противника. Не удивительно, что многие степные народы, испытав на себе мощь копейных ойратских атак, поспешили последовать примеру своих монголоязычных соседей. Одними из первых, кто воспринял новый тактический прием, были кочевники Казахстана. За ними последовали киргизы, башкиры и другие воины Великой Степи (включая российских казаков)²⁸. Заимствование казахами ойратской тактики «копейного напуска» произошло, вероятно, еще до начала эпохи «Малого монгольского нашествия», то есть во второй половине XVI в. Во всяком случае, в начале XVII в. казахи уже не испытывали суеверного страха перед ойратской копейной атакой, которая вызывала неподдельный ужас у крымских татар и ногаев. Последние, столкнувшись с ойратами на поле боя, в панике жаловались своим российским союзникам, что «…нагаиским людем они, калмыцкие люди, страшны гораздо и против них не стаивали они нигде и биться с ними не умеют»²⁹.

Необходимо отметить, что, заимствуя тактические приемы ойратов, казахи не пытались копировать их до мельчайших деталей, а изменяли с учетом местных военных реалий. Главное отличие «ойрат-казахского напуска» от классического западномонгольского прототипа заключалось в том, что наряду с перевооружением легких лучников пиками ойратские правители целенаправленно наращивали численность панцирников в войсках³⁰. В столкновении двух лавин копейной конницы преимущество имела та сторона, которая могла выставить большее число воинов, оснащенных защитным вооружением. В силу целого ряда причин (политического и экономического характера), принять аналогичные меры казахские правители не могли, что вынудило их ограничиться лишь заимствованием идеи легкой копейной конницы. Небольшим отрядам тюркских панцирников было сложно противостоять массовой «куяшной» кавалерии ойратов, что со временем привело к отказу от практики сведения казахских воинов в доспехах в отдельные подразделения. Теперь «окольчуженные» батыры включались в состав отрядов легкой копейной и лучной конницы, повышая ее устойчивость в ближнем бою. Необходимость борьбы с ойратскими «куяшниками» подвигла казахских полководцев искать асимметричный ответ, которым стало массовое применение ручного огнестрельного оружия³¹. Анализ вещественных, изобразительных и письменных источников свидетельствует, что «ойрат-казахский» вариант «копейного напуска», с небольшими изменениями, продолжал оставаться одним из основных тактических приемов казахов для боя в конном строю вплоть до середины XIX в.