А.А. Смирнов (Москва) К ВОПРОСУ О ВЫУЧКЕ РУССКОЙ ПЕХОТЫ В АВГУСТЕ 1914 ГОДА И О «КУКУШКАХ» В «ЗИМНЮЮ ВОЙНУ» И В ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ: ДНЕВНИК ВИЦЕ-ФЕЛЬДФЕБЕЛЯ ОТТО ШАХТА (1914)

Управление культуры Минобороны России Российская Академия ракетных и артиллерийских наук Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи

Участник первой мировой войны, унтер-офицер, а затем офицер германской армии Отто Шахт был померанцем из Штеттина (ныне Щецин в Польше) и срочную службу проходил в померанском 34-м фузилерном королевы Виктории Шведской полку – ставшем потом единственной германской частью Первой мировой, чье знамя не только захватили, но и удержали русские войска. При мобилизации же в августе 1914 г. вице-фельдфебель резерва Шахт был направлен во вновь сформированный из жителей той же Померании 9-й резервный пехотный полк – где стал командиром взвода 7-й роты. Вместе с померанским же 2-м резервным 9-й полк образовал 5-ю резервную пехотную бригаду, которая вошла в состав 3-й резервной пехотной дивизии. В рядах этой последней Шахт с августа 1914-го по февраль 1915-го воевал в Восточной Пруссии и в Августовских лесах, а летом и осенью 1915-го – в Литве и Западной Белоруссии. Затем его полк был выведен из состава 3-й резервной дивизии и переброшен в Курляндию, а осенью 1916-го – в Румынию. Там, в октябре 1916 г., командир 7-й роты 9-го резервного пехотного полка лейтенант резерва Отто Шахт и погиб. Его военный дневник, посвященный им своей маленькой дочери Кримхильде (Шахт был вдовцом), почти век спустя опубликовал его внук, сын Кримхильды, историк, доктор Эккарт Хаммерштрём¹.

Дневник Шахта за 1914 г. – это не просто дневник всего лишь унтер-офицера, знавшего только то, что ему было положено знать, и видевшего в бою лишь то, что умещалось в достаточно узком поле зрения взводного командира. Это еще и дневник выходца из бюргерской семьи, который не собирался становиться профессиональным военным, и, наконец, это дневник человека, не склонного к рефлексии. Здесь не только нет рассуждений, резонерства, анализа, оценок, здесь очень скупа даже фактография. Автор кратко, почти без подробностей фиксирует по дням и часам передвижения полка и испытанные при этом им, автором, неудобства и маленькие радости походной жизни, постоянно отмечая, что выдавали на обед или завтрак, что удалось купить из съестного или из вещей. Так же кратко, сухо, с минимумом подробностей и информации о личных впечатлениях, описываются и боевые эпизоды.

Все-таки на тех немногих страницах дневника, что посвящены сражению 26–31 августа (здесь и далее даты приводятся по новому стилю) 1914 г. под Танненбергом, можно найти несколько интересных сообщений, которые проливают дополнительный свет на выучку кадровой русской пехоты кануна Первой мировой войны. Ведь как для полка Шахта, так и для частей русских 1-й и 8-й пехотных дивизий, с которыми довелось тогда столкнуться 3-й резервной пехотной дивизии, это были первые бои в мировой войне. Соответственно, русские части вели их, опираясь на тот уровень подготовки, что был достигнут перед войной.

Первые два сообщения относятся к решающему дню Танненбергского сражения – 28 августа 1914 г. С утра этого дня 3-я резервная пехотная дивизия генерал-лейтенанта К. фон Моргена, вошедшая в состав группы генерала от артиллерии Ф. фон Шольца, силами 5-й резервной пехотной бригады генерал-майора Э.А. Хессе (Hesse) наносила с рубежа реки Древенц удар на деревню Дрёбниц, чтобы оттеснить правое крыло наступавшего на указанный рубеж XV армейского корпуса русских – 2-ю бригаду 8-й пехотной дивизии (31-й пехотный Алексеевский и 32-й пехотный Кременчугский полки).

Здесь прежде всего обращает на себя внимание данная Шахтом характеристика захваченной позиции алексеевцев или кременчужцев близ Дрёбница. Русские окопы (одиночные ячейки) были не просто «искусно» замаскированы, не просто «искусно» вырыты, но и вырыты «тщательно» (mit Sorgfalt)². Это не просто лишнее подтверждение высокой оценки, данной немцами ис кусству самоокапывания и маскировки русской пехоты 1914 г.³ И не просто лишнее опровержение пессимистических оценок этого искусства деятелями русской армии – А.А. Брусиловым (утверждавшим, что «пехота наша обучалась в мирное время самоокапыванию отвратительно, спустя рукава») и генерал-лейтенантом В.М. Драгомировым (писавшим, что занятиями по самоокапыванию войска перед войной манкировали)⁴. Перед нами лишнее свидетельство высокой дисциплинированности кадровой русской пехоты 1914 г.⁵ Именно она была причиной того, что, если уж (как отмечал В.М. Драгомиров) занятия по самоокапыванию сводились к технике отрывки окопа, то техника эта оказывалась безусловно освоенной солдатами и использовалась ими даже в ходе наступательных боев! Подобные факты заставляют еще явственнее осознать тот ополченческий характер, который получила русская армия в 1915–1917 гг. – в эти годы остались многочисленные свидетельства пренебрежения отрывкой и оборудованием окопов даже в обороне⁶.

А вот стрельба алексеевцев (или кременчужцев) Шахта не впечатлила: «Русский стрелял, как правило, высоко (allgemein hoch), так что пули, выпущенные правильно по направлению, пролетали над нами»⁷. И это при том, что взвод Шахта двигался в качестве ротной поддержки в 150–200 м за передовой цепью. Ценность этого сообщения в том, что перед нами конкретный эпизод из тех, что позволили штабу действовавшей в Восточной Пруссии 8-й армии немцев записать в датированных 12 октября 1914 г. «Выводах из опыта войны по данным 8-й германской армии»: «Русская пехота стреляет очень высоко»⁸. И фигурирует в этом эпизоде кадровая часть. Соответственно, доверие к указанному выводу – идущему вразрез с традиционно высокой оценкой стрелковой выучки русской пехоты к августу 1914 г. – должно быть повышено.

Однако не следует и абсолютизировать этот вывод – и об этом напоминает не только зафиксированная обеими сторонами хорошая меткость огня русской пехоты в Гумбинненском сражении, но и тот же дневник Шахта – при описании боя 29 августа 1914 г. под Шведрихом. У этой деревни, в межозерном дефиле, арьергард XIII армейского корпуса русских – 2-й пехотный Софийский полк 1-й пехотной дивизии – на целый день задержал 5-ю резервную пехотную бригаду немцев – двинутую фон Моргеном преследовать начавший отход корпус. 2-й и 9-й резервные пехотные полки потеряли там до 550 человек, в том числе около 200 убитыми, 316 ранеными и 47 пропавшими без вести⁹, причем все это были жертвы пехотного огня. Шахт не упоминает о стрельбе русской артиллерии – хотя в других случаях всегда различает огонь пехоты и артиллерийский – и отмечает, что отбросить противника удалось лишь благодаря артиллерии¹⁰. А ведь будь у русских под Шведрихом хотя бы полубатарея, она наверняка заставила бы замолчать единственную батарею, подтянутую туда немцами… То, что видел автор дневника, наглядно подтверждает действенность огня софийцев. Только на глазах у Шахта один за другим получили тяжелые ранения унтерофицер его роты Кюль (в которого попали как минимум три пули), командир их 2-го батальона майор Швенке, унтер-офицер 9-й роты 2-го резервного пехотного полка («части здесь здорово перемешались») Шмитц и рядовой резервист. И это при том что перебежки, которыми наступали померанцы, не превышали 15 метров¹¹.

Хорошая стрелковая выучка Софийского полка тем показательнее, что он явно принадлежал к тем кадровым частям 1914 г., в которых процент кадровых солдат оказался после мобилизации наименьшим. Ведь два других полка 1-й пехотной дивизии – 1-й пехотный Невский и 3-й пехотный Нарвский – относились именно к таким; 80 % их нижних чинов составили после мобилизации призванные из запаса¹². Из всех известных нам с этой стороны полков русской пехоты такой же процент запасных оказался тогда еще только в 122-м пехотном Тамбовском; в 170-м пехотном Молодечненском он находился в диапазоне примерно от 67 до 78 %, в 13-м лейб-гренадерском Эриванском, 44-м пехотном Камчатском и 12-м стрелковом составил примерно 58–64 %, в 26-м Сибирском стрелковом – порядка 50–60 %, а в 5-м гренадерском Киевском, 46-м пехотном Днепровском и 159-м пехотном Гурийском – порядка 50 %¹³.

Помогая уточнить наши представления о выучке русской пехоты в августе 1914 г., дневник Шахта имеет еще бóльшую ценность для изучения истории советско-финляндской войны 1939–1940 гг.: он позволяет существенно прояснить вопрос о финских «кукушках». Советские участники «зимней войны» были абсолютно убеждены в том, что эти «кукушки» – снайперы, стрелявшие с деревьев – существовали и широко использовались финнами. Фронтовики не раз в деталях рассказывали о том, как они лично видели «кукушку» и расправлялись с ней. «Мне удалось прицелиться, – вспоминал, к примеру, бывший боец 17-го отдельного лыжного батальона 9-й армии Павел Шилов, – и несколькими выстрелами сбить “кукушку”. Финн упал, раненый, и, когда прекратился огонь снайперов, мы подошли к нему. Один из наших заколол финна штыком. Я и другие поругали его за жестокость»¹⁴. Финскую же точку зрения исчерпывающе выразил О. Маннинен: «финнам неизвестно о таком способе ведения войны», это «устойчиво сохраняющаяся выдумка», могли быть лишь отдельные случаи использования деревьев в качестве стрелковых позиций¹⁵. Ведь стрелок, ведущий огонь с дерева, лишен возможности своевременно отступить и в случае отхода своих обречен на гибель или плен.

Этот парадокс тем загадочнее, что он имел место и в Великую Отечественную войну. В воспоминаниях советских участников боев на Ленинградском и Волховском фронтах немало и просто упоминаний о немецких «кукушках», и детальных сообщений о том, как рассказчик видел «кукушку» своими глазами. Так, по словам Н.Н. Никулина, в марте 1942 г. он, боец одного из артполков 54-й армии Ленинградского фронта, у станции Погостье (юго-восточнее Мги) стал свидетелем того, как «сверху посыпался снег и тяжело вывалился из ветвей здоровенный немец в зеленой шинели и натянутой на уши пилотке. […] Его посадили на дерево дня два назад в качестве “кукушки”, приказав стрелять в наступающих русских. Но фронт прошел вперед, и пришлось сдаваться»¹⁶. Между тем в подробном рассказе немецкого историка Х.Г. Стахова о тактике немецких снайперов, действовавших под Мгой и Синявином – как раз там, где советские фронтовики, по их утверждениям, не раз сталкивались с «кукушками» – нет даже намека на стрельбу с деревьев¹⁷. Ни словом не упоминает о подобной тактике немецких снайперов и автор известного труда о тактическом опыте советско-германского фронта Э. Миддельдорф, подробно разбирающий в том числе и особенности ведения обеими сторонами боев в лесу¹⁸.

Из дневника Отто Шахта явствует, что в существовании «кукушек» были убеждены и многие немецкие участники Танненбергского сражения. Один случай столкновения их с «кукушками» в немецкой литературе был описан еще в 1920-х: по утверждению чинов 3-го резервного пехотного полка 1-й резервной пехотной дивизии, в бою 28 августа 1914 г. у деревни Цасдрос (южнее Алленштейна) с прикрывавшей обоз русского XIII корпуса 13-й ротой 1-го пехотного Невского полка русские стреляли в том числе и с деревьев Алленштейнского муниципального леса¹⁹. Шахт же сообщает о целом ряде подобных случаев. Когда во второй половине дня 28 августа 5-я резервная пехотная бригада двигалась за отходившим от Дрёбница и Мюлена XV корпусом русских по шоссе Паульсгут – Кунхенгут, по сторонам лежали трупы русских – и в том числе «сбитых выстрелами с деревьев»²⁰ (которыми было обсажено шоссе). А в бою 29 августа у Шведриха, в ходе атаки перемешавшихся подразделений бригады на деревню Шведрих, унтер-офицер Кюль, пишет Шахт, «подстрелил 5 русских на деревьях у речки, которую мы перешли вброд»²¹. Поскольку Кюль находился рядом или, по крайней мере, в поле зрения Шахта (тот, в частности, видел, как и куда именно Кюля ранило), можно заключить, что автор дневника лично наблюдал результаты стрельбы по «кукушкам».

Сообщения Шахта – указывающие на широкую распространенность «кукушкобоязни» среди немецких военных в Восточной Пруссии в августе 1914 г. – являются, на наш взгляд, лишним подтверждением финского ответа на вопрос о «кукушках» «зимней войны» (и молчаливого немецкого ответа на вопрос о немецких «кукушках» в Великую Отечественную): никаких «кукушек» не было. Ни уставами, ни наставлениями, по которым обучалась в 1914 г. русская пехота, – и которыми она, естественно, руководствовалась в первых боях 1914-го – такой способ действий не предусматривался; не подсказывался он и опытом русско-японской войны. Поэтому, если уж даже финны – тяготевшие в «зимнюю войну» к полупартизанской тактике и делавшие ставку на одиночного бойца – отрицают саму возможность использования ими «кукушек», то в случае с русской пехотой августа 1914-го вопрос должен решаться однозначно: она «кукушек» применять не могла и не применяла. И уверенность многих немцев в том, что они видели стреляющую или падающую с дерева русскую «кукушку», означает лишь, что они приняли за нее что-либо другое или вообще стали жертвами галлюцинаций. Ну, а если подобное возможно, то оно могло происходить – и происходило – и с советскими участниками «зимней» и Великой Отечественной войн, рассказывавшими потом о финских и немецких «кукушках».

Проблема, таким образом, сводится к другой: доказать возможность подобных галлюцинаций и объяснить, что принимали за «кукушек» (или за признаки их действий) те, кто галлюцинаций не испытывал, но был тем не менее убежден, что видел стрелявших с деревьев снайперов (или результаты их стрельбы).

Возможность возникновения в боевой обстановке галлюцинаций указанного рода видна хотя бы из опыта того же Танненбергского сражения. Так, командовавший тогда XIII армейским корпусом генерал-лейтенант Н.А. Клюев вспоминал о поручике, который на его, Клюева, глазах приказал открыть огонь по русскому штабному офицеру и уверял потом, что это был… скакавший в облаке пыли немецкий разъезд. А над дорогой, подчеркивал Клюев, не было ни пылинки! Подобные галлюцинации (именно галлюцинации, а не погрешности наблюдения) могли быть не единичными: «куда ни пошлешь штабного офицера», сокрушался, вспоминая те дни, Клюев, по нему «палят» свои²²… Вот каковы могли быть результаты нервного напряжения, испытываемого необстрелянными людьми.

Убежденность человека в том, что он был свидетелем работы «кукушек», могла объясняться и не галлюцинациями, а непривычными для большинства звуковыми эффектами, возникающими в лесу. Так, финнами «высказывалось предположение, что в лесу звук выстрела из винтовки может вызвать странную иллюзию, что стреляют у тебя за спиной. И если стрелка не видели, естественно было предположить, что стреляют с дерева»²³. В августе 1941 г. на то, что «две лесные полосы искажают звуки пулеметных очередей и выстрелов» и «эхо выстрела отдается в нескольких местах», обратил внимание и лейтенант 956-го стрелкового полка 299-й стрелковой дивизии В.С. Туров²⁴. А поручик 4-й Финляндской стрелковой бригады Я. Демьяненко осенью 1914 г. заметил, что пуля, пробившая ствол дерева, вылетает из него со звуком, идентичным звуку выстрела²⁵. Это также могло создать впечатление стрельбы с дерева.

Под Цасдросом и на шоссе Паульсгут – Кунхенгут 28 августа 1914 г. дело могло обстоять еще проще: видя, как один за другим падают их товарищи, но не видя, откуда летят пули, солдаты совершенно естественно могли предположить, что стреляют с растущих поблизости деревьев: ведь их листва вполне способна скрыть стрелка. Так же, по-видимому, возник и «психоз стрелков с дерева», охвативший 22 и 23 июня 1941 г. солдат 45-й пехотной дивизии вермахта на Западном острове (Тереспольском укреплении) Брестской крепости. Фельдфебель 133-го пехотного полка Л. Лозерт (как утверждал впоследствии) в конце концов установил тогда, что огонь, приписываемый советским «кукушкам», вели сами же немцы – обстреливавшие все подозрительные объекты²⁶… В свою очередь, убежденность в существовании «кукушек», возникшая у Отто Шахта и унтер-офицера Кюля на шоссе Паульсгут – Кунхенгут, при виде трупов, якобы принадлежавших «кукушкам», на следующий день, в напряженнейшей обстановке боя под Шведрихом, поспособствовала, видимо, возникновению у них галлюцинаций – когда один «увидел» засевших на деревьях русских, а другой – как эти «кукушки» падают подстреленные.

Не исключено, что жертвой уже сформировавшейся убежденности в существовании «кукушек» оказался и Н.Н. Никулин: слишком много писалось в СССР о «кукушках» в «зимнюю войну». Немец, свалившийся в марте 1942-го на глазах Никулина с дерева, мог быть не снайпером, а наблюдателем. Правда, из текста воспоминаний можно заключить, что их автор – умевший тогда изъясняться на ломаном немецком²⁷ – говорил с пленным лично. Но трудно предположить, чтобы немец сразу же признался «советским русским» – об ужасной судьбе тех, кто попадает к ним в плен, так много говорили в вермахте, – что он снайпер. Не исключено, что под влиянием предвзятого мнения о существовании «кукушек» Николай Николаевич услышал в словах пленного то, что собирался услышать (могло, конечно, сказаться и недостаточное знание мемуаристом в 1942 г. немецкого языка). Или убедил самого себя в том, что услышал именно это, уже потом, при написании воспоминаний.

Под влиянием того же предвзятого мнения П. Шилов зимой 1940 г. мог принять за падение «кукушки» падение пласта снега с ветви, задетой его пулей, и с соседних ветвей, а за свалившуюся «кукушку» – финна, действовавшего на земле и раненного кем-то еще.

В заключение подчеркнем, что дневник Отто Шахта лиш ний раз убеждает в перспективности привлечения источников по Первой мировой войне для изучения боевой повседневности войн 30-х – 40-х гг. ХХ в. Различия в техническом аспекте военных конфликтов 1914–1918 гг. и 1939–1945 гг. не были настолько велики, чтобы проблемы, ощущения и поведение людей, оказавшихся на войне в эти разделенные всего 20–25 годами временные отрезки, оказались существенно разными.

1 Hammerström E. Otto Schacht: Tagebuch für meine Tochter 1914/15. Berlin, 2012.

2 Ibid. S. 28.

3 Головин Н.Н. Из истории кампании 1914 года на Русском фронте. Начало войны и операции в Восточной Пруссии. Прага, 1926. С. 155; «Идя навстречу пожеланиям Франции…»: Сражение в Восточной Пруссии в 1914 году по материалам германского Рейхсархива // Военно-исторический журнал. 1994. № 7. С. 55.

4 Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.; Л., 1929. С. 61; Драгомиров В.М. Подготовка русской армии к Великой войне // Военный сборник общества ревнителей военных знаний. Кн. V. Белград, 1924. С. 199. Критику этих суждений см.: Смирнов А.А. Боевая выучка Красной Армии накануне репрессий 1937–1938 гг. (1935 – первая половина 1937 года). Т. 2. М., 2013. С. 395–396.

5 См.: Смирнов А.А. Боевая выучка... Т. 2. С. 475–476.

6 См., напр.: Сборник документов мировой империалистической войны на Русском фронте (1914–1917 гг.). Наступление Юго-Западного фронта в мае – июне 1916 года. М., 1940. С. 109. Ср.: С. 97–98, 101, 104, 107.

7 Hammerstrm E. Op. cit. S. 28.

8 ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 52. Л. 204.

9 Евсеев Н. Августовское сражение 2-й русской армии в Восточной Пруссии (Танненберг) в 1914 г. М., 1936. С. 242.

10 Hammerström E. Op. cit. S. 30.

11 Там же.

12 Подсчитано по: Беннигсен Г.П. 1-й пехотный Невский полк в Восточной Пруссии в 1914 г. // Военная быль. 1959. Март. № 35. С. 14; ГАРФ. Ф. Р-6176. Оп. 1. Д. 6. Л. 16.

13 Подсчитано по: ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 8. Л. 1; Д. 21. Л. 119, 119 об.; Д. 36. Л. 2, 13 об.; Д. 41. Л. 45, 83; Д. 45. Л. 14; Лейб-эриванцы в Великой войне. Материалы для истории полка в обработке полковой исторической комиссии. Париж, 1959. С. 13; Пономарченко В. О Гумбиненском сражении. (По поводу статей в «Часовом» о ген. Ренненкампфе) // Часовой. 1964. Июнь. № 456. С. 14.

14 Шилов П. Тогда не было моды награждать. Рассказ разведчика 17-го отдельного лыжного батальона // Родина. 1995. № 12. С. 67.

15 Зимняя война 1939–1940. Кн. 1. Политическая история. М., 1998. С. 172.

16 Никулин Н.Н. Станция Погостье. Холодная зима 1942 года. Об одной забытой операции // Новый часовой. № 10. СПб., 2000. С. 214.

17 Синявино, осенние бои 1941–1942 годов. Сборник воспоминаний участников синявинских сражений. СПб., 2012. С. 554–556. Ср.: С. 221, 345, 421, 447.

18 Миддельдорф Э. Русская кампания: тактика и вооружение. СПб.; М., 2000. С. 382–395.

19 Showalter D.E. Tannenberg. Clash of Empires. Washington, 2004. P. 288.

20 Hammerström E. Op. cit. S. 29.

21 Там же. S. 30.

22 ГАРФ. Ф. Р-6176. Оп. 1. Д. 5. Л. 36.

23 Маннинен О. Так были ли «кукушки»? // Родина. 1995. № 12. С. 80.

24 Першанин В.Н. Сталинградская мясорубка. «Погибаю, но не сдаюсь!» М., 2012. С. 70–71.

25 Демьяненко Я. Бой Финляндских стрелков 19 сентября 1914 г. в Августовских лесах // Военная быль. 1960. Январь. С. 11.

26 Алиев Р.В. Штурм Брестской крепости. М., 2008. С. 426, 461, 747.

27 Никулин Н.Н. Воспоминания о войне. М., 2014. С. 248–249.