А.А. Рогожин (Орел) ТАЙНЫЕ АГЕНТЫ РУССКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА В ШВЕЦИИ В 1719–1721 ГОДАХ

Управление культуры Минобороны России Российская Академия ракетных и артиллерийских наук Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи

«ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ» всегда были одной из наиболее интересных составляющих военной истории. Судьба государств зачастую зависела не только от стойкости солдат или изворотливости дипломатов, но и от незаметной деятельности тайных агентов, способных приносить известия из стана врага. Вопрос об организации разведывательной работы в армии Петра I и борьбе с иностранным шпионажем в России в первой половине XVIII в. уже затрагивался в историографии¹, но необходимо развить эти наблюдения, проанализировав роль и основные направления деятельности тайных агентов русского правительства в Швеции в последние годы Великой Северной войны.

Русское правительство прибегало к услугам тайных агентов и до 1719 г. В частности, в 1716 г. в Стокгольм был отправлен известный «прожектер» Г. Фик, незадолго до этого поступивший на русскую службу. В течение года он старательно выискивал все документы из шведских канцелярий, которые могли бы заинтересовать Петра I в преддверии административных преобразований. Прибегая, судя по всему, к банальному, но от того не менее действенному подкупу должностных лиц, Г. Фик сумел переписать около тысячи документов. Среди них были регламенты и указы, хранившиеся в Королевском архиве, доступ в который был строго ограничен. Изобретательный шпион был вынужден вшивать скопированные бумаги в юбки своей жены, отправившейся вместе с ним в Стокгольм, и таким способом вывозить их из Швеции².

В 1719–1721 гг. известия о шведских военных приготовлениях, реальное состояние армии противника, а также настроения в правящих верхах Стокгольма продолжали интересовать русское прави тельство. После гибели Карла XII русской стороне были необходимы верные ориентиры, чтобы выстраивать свои отношения со Швецией. На Аландском конгрессе в 1718 г. стало понятно, что приобрести прибалтийские территории дипломатическим путем невозможно. Противодействие Англии, а также «дело царевича Алексея», чувствительно ударившее по международному престижу России, завели переговоры в тупик. Аландский конгресс продолжался и в 1719 г., но русская сторона начала подготовку к продолжению войны и более действенному давлению на ослабленную Швецию³.

В 1719 г. высокопоставленные офицеры и чиновники, отправляемые в Швецию с тем или иным поручением, старались, кроме своей основной деятельности, собрать новости, которые могли пригодиться русскому внешнеполитическому ведомству. Однако исполнить это было не столь просто. Русские дипломаты на Аландском конгрессе, несмотря на все свои усилия, были отрезаны от остального мира и не получали никаких известий о Швеции или шведском дворе. Путешествие же в Стокгольм капитан-поручика З.Д. Мишукова, который должен был не только передать письма канцлера Г.И. Головкина шведскому правительству, но и «проведывать» состояние шведских вооруженных сил и настроения двора, и вовсе сорвалось из-за непогоды⁴. После этого, весной 1719 г., в Стокгольм был отправлен с дипломатическим поручением бригадир П. Лефорт. Он должен был узнать численность войск, состояние береговых укреплений, состав командования и прочее, но за ним по прибытии в шведскую столицу было установлено столь пристальное наблюдение, что это исключало какие-либо неофициальные контакты⁵. Столь же безрезультатным было пребывание в Стокгольме летом 1719 г. А.И. Остермана. Перед его домом был выставлен караул из нескольких десятков рейтар и гвардейцев, которые пропускали внутрь только посланников шведской королевы Ульрики Элеоноры⁶. В связи с этими неудачами русское правительство возлагало надежды на деятельность агентов, не имеющих каких-либо дипломатических поручений и попадавших на территорию Швеции под разными предлогами. Именно они должны были доставить требуемые достоверные известия о противнике.

Агентами становились иностранцы, которые могли сочинить повод для путешествия в Швецию. Из тех иностранцев, которые были наняты представителями русского правительства и работали в Скандинавии в 1719–1721 гг., нам известны имена французов

Т. де Барайлльона, Лаулеса и Блонвиля, немцев майора фон Голдена и Б. Сауера, голландца Г. Рейха, венгра И.Т. Войновича. Вероятно, были и другие, документы о работе которых пока не найдены. С ними договаривались о найме посланники и резиденты России за границей, в тех городах, которые были сравнительно ближе к Швеции, в первую очередь в Северной Германии. Одним из таких городов в конце 1710-х гг. был Гамбург, где иностранцев для разведки в Швеции вербовал не только резидент И.Ф. Беттигер⁷, но и брат известного «камерата» Г. Фика⁸. Вторым вербовочным центром была Голландия, где действовал русский дипломат кн. Б.И. Куракин⁹. Чаще всего на территорию Швеции тайные агенты попадали через города Северной Германии, с которыми шведы вели активную торговлю и чьи корабли часто швартовались в гавани Стокгольма. Б. Сауер, нанятый в начале 1719 г., в Швецию отправился из Любека, причем ему, чтобы добраться до скандинавских берегов, пришлось почти месяц ждать попутный ветер¹⁰. Иностранцы могли использовать и другие варианты для своего путешествия. Майор фон Голден прибыл в Стокгольм в феврале 1720 г. из Голландии через Копенгаген, где он добился от адмирала К.К. Габеля «пас» на проезд в Швецию. Любой повод для поездки мог пригодиться, если он не вызывал лишних вопросов у шведской администрации. В частности, майор взял с собой жену с дочерью, потому что поводом для своего путешествия в Стокгольм он указал тяжбу за причитающееся его жене наследство¹¹.

В самом начале работы агент мог встретить непредвиденные препятствия. Для того, чтобы не вызывать подозрений шведских властей, агент старался получить документы от представителей любых нейтральных государств. Нанятый в 1719 г. кн. Б.И. Куракиным венгр И.Т. Войнович для получения «паса» на поездку в Швецию был вынужден отправиться сначала в Ганновер, а затем, не сумев здесь добиться своего, в ландграфство Гессен-Кассель. В ГессенКасселе агент русского правительства подал прошение о выдаче ему проездных документов в Швецию под предлогом вербовки на шведскую службу, чем сразу же вызвал подозрение гессен-кассельских властей. В Гессен-Касселе справедливо считали, что в этот период Швеция была не самым привлекательным вариантом для службы, и настойчивость И.Т. Войновича представлялась странной. Тайный агент был вынужден сначала наняться на службу к гессен-кассельскому ландграфу, а затем уже по его поручению отправиться в Швецию, где он и начал работать на русское правительство. Интересно, что шведские власти попытались нанять И.Т. Войновича для шпи онской деятельности в Санкт-Петербурге, но венгр, по его словам, согласился лишь притворно, оставшись верным договору с русским правительством¹². Сам путь в Швецию также таил в себе опасности, ведь война на Балтике продолжалась, и любой корабль, шедший к Стокгольму, мог подвергнуться нападению каперов. Француз Лаулес был вынужден выбросить за борт все секретные документы и паспорт, когда его корабль был атакован датским капером. Лаулес был доставлен в Копенгаген в числе прочих пассажиров судна. Он был отпущен только благодаря заступничеству посла кн. В.Л. Долгорукова, которому пришлось рассказать о вербовке на русскую службу и шпионской миссии в Стокгольм¹³.

В Швеции тайные агенты должны были «проведывать» все, что интересовало русское правительство, отвечая на те вопросы, что были поставлены в их инструкциях. Наиболее очевидным способом получить нужные известия было наблюдение, но в состоянии войны и настороженности шведов это было опасным занятием. Далеко не все агенты могли увидеть шведский флот, и если в Стокгольме это было осуществить сравнительно просто, то Карлскруна все-таки была военным портом, и побывать в ней и не быть арестованным можно считать верхом искусства шпионажа. Б. Сауер оправдывал свою неудачу с визитом в Карлскруну тем, что так и не смог отыскать корабля из Европы, который бы шел напрямую в этот порт, а не в Стокгольм, а путешествующих по Швеции иностранцев шведские власти жестко допрашивали, проверяя состоятельность их доводов¹⁴. Майор фон Голден, попытавшийся в пику шведам вести шпионаж в Карлскруне, и вовсе был арестован адмиралом Левеном за то, что «чрез прешпективу» следил за шведским флотом, стоявшим в гавани. К счастью для майора, никакого наказания ему не последовало, он каким-то чудом смог оправдаться и был отпущен после того, как целую ночь провел «за караулом»¹⁵. Перед этим провалилась вся разведывательная работа майора в Стокгольме. Он был узнан шведским подполковником, с которым фон Голден встречался ранее в Висмаре, и агент был вынужден на всякий случай оставить столицу и перебраться в Карлскруну¹⁶.

Вторым способом вести разведку в Швеции, по всем правилам искусства шпионажа, были личные связи со шведскими чиновниками и офицерами. В этом деле некоторые тайные агенты добивались настоящих успехов. «Своим человеком» тайного агента Т. де Барайлльона, пребывавшего в Швеции с 1717 г.¹⁷, был не кто иной, как шведский адмирал К.Х. Вахтмейстер, которого француз называл единственным «добрым» офицером в морских силах Швеции. Т. де Барайлльон имел с ним «великое обхождение», благодаря чему мог точно назвать русскому правительству число шведских кораблей, их состояние и вероятные ближайшие действия¹⁸. Известия о «гражданских» делах, связанных с состоянием государства и перипетиями борьбы в правящих кругах Швеции, Т. де Барайлльон черпал от некоего господина Кронгитли и, особенно, от секретаря барона Г.Г. фон Герца А.Э. Штамке. Гессен-кассельский герцог Фридрих, муж шведской королевы Ульрики Элеоноры, один из претендентов на шведскую корону, а заодно и ненавистник Г.Г. фон Герца, говорил о его секретаре, что «хотя б он ему в один милион стал, токмо б его в руках своих имел»¹⁹. Т. де Барайлльон же не только получал через А.Э. Штамке нужные ему известия, но и уговорил того работать на русское правительство в дальнейшем, о чем он писал канцлеру Г.И. Головкину, заметив, что этот секретарь «может вам добрыя известия подать»²⁰. Связи, установленные со А.Э. Штамке, привели к тому, что он перешел в январе 1719 г. на русскую службу. А.И. Остерман, работавший в это время на Аландском конгрессе, придавал большое значение этому и даже отдельно писал в Санкт-Петербург, прося срочно предоставить А.Э. Штамке все необходимое (квартиру, питание, дрова и т.д.)²¹.

Тайный агент обычно возвращался из Швеции в тот город, который ему определит русское правительство. Однако и возвращение агента из Швеции могло быть также опасным. О том, что иностранец выполнял поручение правительства на территории неприятельского государства, были в курсе считанные единицы, поэтому встреча с петровскими офицерами превращалась в настоящее испытание. Корабль, на котором выбирался из Стокгольма Б. Сауер, наткнулся на русский фрегат «Самсон». Капитан «Самсона» отобрал у пассажиров судна паспорта и приказал шведскому капитану лавировать следом за ним. Пять дней в открытом море матросы корабля с Б. Сауером на борту пытались откачивать воду из трюма, но из-за неисправности помп получалось это не слишком успешно. Едва не затонув, судно все же дошло до Ревеля, но сошедший на берег агент остался без каких-либо документов и денег, поэтому был вынужден писать отсюда русскому правительству²².

По возвращении агент представлял русскому правительству подробный отчет, в котором отвечал на те вопросы, что были поставлены в инструкции, врученной ему перед отправлением. Отчет пе ресылался в Санкт-Петербург через доверенных лиц русского правительства в Европе. Часто это были европейские торговцы, исполнявшие русские поручения. В Гамбурге таким доверенным лицом был торговец Франц Поппе, причем к 1719 г. он уже умер, о чем в Санкт-Петербурге не знали, продолжая предлагать агентам пересылать отчеты через него, так что за отца некоторое время работал его сын, унаследовавший состояние²³. Свой представитель, имя которого неизвестно, был у русского правительства и в Любеке, причем он не только передавал письма тайных агентов в Санкт-Петербург, но и сам был не прочь подзаработать на ниве шпионажа, поставляя вести о состоянии Швеции, собранные им при расспросах моряков и торговцев. Г. Фик утверждал, что именно от него узнал о гибели Карла XII раньше кого бы то ни было в Санкт-Петербурге, включая иностранных резидентов²⁴. В Гданьске такого человека у русского правительства не нашлось.Сам канцлер Г.И. Головкин, если ему нужно было срочно связаться с агентом, остающимся в этом городе, писал бургомистру Кенигсберга и действовал через него²⁵. Если тайный агент возвращался из Швеции через Гданьск, он должен был искать способ связаться с Россией, не нарушая инструкций. Т. де Барайлльон летом 1719 г., добравшись на оставшиеся деньги только до Гданьска, был вынужден ожидать писем от русского правительства.

Свой отчет он мог передать через прибывшего в город «господина Лефорта», но не решился нарушить инструкцию, по которой не мог доверять донесение кому бы то ни было, кроме оговоренных заранее лиц, и отправлять его вне определенного порядка²⁶. Француз все же смог встретиться в Гданьске с П.А. Толстым, который направлялся из Санкт-Петербурга в Берлин, и получить от царского дипломата 100 червонцев на проезд к царю. Сам П.А. Толстой, поговорив с тайным агентом, признавал, что он «человек видится умной» и одного только донесения о его деятельности будет недостаточно, царю необходимо расспросить Т. де Барайлльона лично²⁷.

Иногда, чтобы подтвердить, что он действительно был в Швеции, а не тратил русские деньги на берегах Европы, агент прикладывал к своему письму дополнительные документы, в частности, «пропускное письмо» на шведском языке, выданное на имя иностранца властями²⁸. Далее документы пересылались в канцелярию коллегии иностранных дел, но порой отправка агента совершалась в такой тайне, что и его отчет, если он не попадал в руки нужного человека, мог долго пылиться на столах среди прочих бумаг. Агент Т. де Ба райлльон жаловался, что переправленный в Санкт-Петербург через сына Ф. Поппе его отчет провалялся несколько недель в канцелярии, потому что никто не знал, кому его передавать²⁹, а канцлер Г.И. Головкин и подканцлер П.П. Шафиров, которые ждали вестей от француза, в это время отсутствовали в городе. Это лишний раз говорит о той секретности, в которой совершались вербовка на русскую службу и отправка в Швецию тайного агента. Подавляющее большинство чиновников коллегии иностранных дел не были в курсе, кто именно и каким способом проводил разведку. Строго предписывалось всем чиновникам нигде в документах о выдаче денег тайному агенту не писать о том, куда и зачем он отправлен, но лишь, что деньги даны «для некоторой секретной комиссии»³⁰.

Русское правительство требовало от агента возвращения в определенный город, в том числе и для того, чтобы в случае необходимости быстро вызвать его для личного допроса перед высокопоставленными лицами. Это происходило тогда, когда отчета было недостаточно, чтобы получить исчерпывающее представление, или же принесенные агентом вести были настолько важны, что нужно было допросить его подробно для уточнения всех нюансов. Б. Сауер был вызван «камератом» Г. Фиком в Санкт-Петербург, потому что в его отчете вопрос о состоянии шведской армии и флота затрагивался в недостаточной степени. Агент отвечал на статьи инструкции, не отступая от них ни на шаг, порой очень расплывчато, практически не уточняя. Г. Фик при расспросе Б. Сауера ставил более четкие вопросы. В инструкции Б. Сауера вопросы о шведской армии затрагивали вооруженные силы в Финляндии – русское правительство интересовалось численностью войск, отправленных для обороны «финской стороны», и строительством здесь фортификационных сооружений. Относительно флота агент должен был лишь узнать число военных кораблей в гаванях Стокгольма и Карлскруны, готовых выйти в море, и ориентировочные даты их отправки. Соответственно, и ответы Б. Сауера в отчете были кратки, «многие войска к финской стране маршируют», без столь нужных деталей³¹. В допросе же Г. Фика эти три статьи инструкции превратились в 10 отдельных вопросов: «Сколко подлинно полков в Финляндскую сторону отправлено», «Сам ли он тех 6 военных кораблей видел, которым итти надлежало из Стекхолма и какой оные величины», «Подлинно ли ведает, что пойдет 12 караблей и с Карлскрона», «Маршировали ли которые полки против дацкой земли и Норвегии», «Сколко тысяч человек могут ныне шведы в поле ставить», «Вербовали ли в Стекхолме и в болших городах и был ли какой набор в государстве солдатом», «Не опасаютца ли какого транспорта от его царского величества войска», «Подлинно ли ведает, что против Финлянской стороны никакой устроено фортификации и не послано ж туды какой артилерии для какой обороны от нападения», «Сделали шведы какие в приморских местах фортификации или поставили ли какие блокгаузы и прамы» и «Кому вручена команда при дефизии против России». Отдельно Г. Фик упрекнул Б. Сауера в том, что тот лично не был в Карлскруне и свой отчет составил со слов других людей, «чего сам в Карлс крон не поехал и состояние флота не осмотрил». Практически на все эти вопросы Б. Сауер дал четкие ответы, доказывающие, что краткость первоначального отчета проистекала не от нерадивого служения, а лишь от неточно составленных статей инструкции³².

Вторую часть причитающегося ему жалованья тайный агент получал либо после возвращения в указанный город, либо после расспроса. Судя по всему, русское правительство, если было довольно деятельностью агента, никогда не скупилось на оплату его работы, не только полностью и без лишних проволочек выдавая жалованье, но и награждая его сверх этого. Французу Т. де Барайлльону, представившему чрезвычайно подробный и важный отчет о состоянии Швеции, было велено выдать жалованье в 2 тыс. ефимков на 1719 г., считая с мая 1719 по май 1720 г., «хотя ему сей год бытия в службе его царского величества не исполнился, за его многие показанные труды и верность»³³. Агенту предлагалось получить деньги через русского посланника в той стране, куда он направлялся, чтобы не опасаться воров по пути. Возвращавшийся в Голландию Т. де Барайлльон из 2 тыс. ефимков лишь 400 получил в Кенигсберге в качестве аванса, остальные же 1600 ефимков ему должен был выдать русский посланник в Голландии кн. Б.И. Куракин. Дорожные траты отпущенного с русской службы агента оплачивались отдельно, и все тому же французу было велено сразу же, «в походе», выдать 100 р. на дорогу в Голландию³⁴.

Стоит очертить круг вопросов, который интересовал русское правительство в первую очередь. Особый интерес России, в свете провала Аландских переговоров, вызывало состояние шведской армии и флота. Значительная часть донесений агентов состояла из ответов именно на эти вопросы. В этом отношении показателен отчет о деятельности в Швеции француза Т. де Барайлльона, который не прос то назвал все возможные группировки шведских войск в 1719 г. и кто ими должен был командовать, но и их численность, заметив заодно, что для солдат недостаточно провианта, а офицерам давно уже не дают жалованье, так что многие иностранцы на шведской службе «с великою противностию отъезжают»³⁵. Судя по всему, последний всплеск военной активности Швеции наблюдал во время своего пребывания в Стокгольме майор фон Голден. Он писал в своем отчете, что в середине января 1720 г. был проведен смотр войск и выявлены многочисленные недостатки, которые было решено устранить к 1 марта³⁶. Майор смог даже посчитать списочную численность войск на территории шведского королевства и написать, где именно они были расквартированы, за исключением лишь полков на территории Финляндии. По его подсчетам, в начале 1720 г. в Швеции должны были быть на службе 35 тыс. пехотинцев и 24,3 тыс. кавалеристов³⁷. Отдельно русское правительство интересовалось состоянием вооруженных сил в пограничной Финляндии. Однако в силу того, что непосредственно в Финляндии побывать никому из агентов не удалось, а известия обо всех военных приготовлениях на этом направлении были строго секретными, никто не смог узнать что-либо определенного.

В 1719–1721 гг. резко возросло значение морских операций, поэтому от тайных агентов требовали сколь возможно точно разведать состояние флота противника, его численность и качественный состав, способность к действиям в открытом море. Шведский флот тайные агенты могли наблюдать воочию, потому что в начале 1719 г. все имеющиеся в наличии корабли группировались в портах Стокгольма и Карлскруны. Наиболее подробен отчет Т. де Барайлльона, который отметил плачевное состояние шведского флота³⁸. Эти известия могли пригодиться уже спустя несколько месяцев. Проведенная летом 1719 г. операция галерного флота привела к значительному урону для шведской промышленности, а заодно продемонстрировала со всей наглядностью уязвимость Стокгольма³⁹. Год спустя, в 1720 г., майор фон Голден смог назвать только приблизительное число военных кораблей в портах Стокгольма и Карлскруны, а также на рейде в их окрестностях. Он лишь уточнил, что к 1720 г. в Гамбурге было завербовано 5 тыс. матросов, что должно было восполнить их нехватку⁴⁰. Однако майору удалось нечто более впечатляющее. Он смог, хотя и довольно схематично, составить план Карлскруны, главного военного порта Швеции. Майор обозначил, где именно, на каком из островов находятся батареи, где построена цитадель, где стоит флот, приведя даже глубину при входе в гавань (24 фута)⁴¹. Слабую готовность шведского флота к реальным военным действиям отмечал неизвестный агент в своем отчете в начале 1721 г.⁴²

Русское правительство интересовало и внутреннее состояние Швеции. Одним из острых вопросов стала политическая борьба в Стокгольме, развернувшаяся после смерти Карла XII, а также роль, которую в этой борьбе играл риксдаг. Наиболее подробно об этом отчитался вновь Т. де Барайлльон, который извещал русское правительство, что в Швеции после смерти Карла XII началась борьба между тремя партиями. Первая выступала за передачу власти королеве Ульрике Элеоноре, вторую партию составляли сторонники ее мужа, ландграфа гессен-кассельского Фридриха, а третья партия поддерживала претензии на власть голштинского герцога Карла Фридриха⁴³. Писал об этом, хотя и довольно кратко, Б. Сауер, отвечая на вопросы Г. Фика после возвращения из Швеции⁴⁴. Также агенты старались узнать отношение к войне шведского населения. Здесь каких-либо разночтений между разными источниками не было. Практически все агенты в один голос говорили о бедственном состоянии крестьянства. Это было связано не только с войной, но и с неурожайными 1717–1719 гг. в Швеции, когда в отдельных районах крестьяне были вынуждены питаться древесной корой, распространялись болезни, в том числе и чума, что приводило к запустению значительного числа крестьянских дворов⁴⁵. Майор фон Голден писал, что крестьяне уже не могли на своих плечах вытягивать содержание войска, поэтому в среднем шведские солдаты не получали денежного жалованья два с половиной года. Многие крестьяне начали открыто проявлять недовольство продолжающейся войной, отказываясь нести повинности и платить все новые и новые налоги на армию. В самой Швеции была дороговизна, а в большинстве провинций, за исключением Блекинге и Сконе, «превеликая скудость во всем». Горожанам, особенно столичным, в этом отношении было проще. В Стокгольме провиант был в достатке, а вдобавок в порту около 60–70 пришвартованных торговых кораблей распродавали привезенные из Европы припасы⁴⁶.

В 1719–1721 гг. русское командование могло опираться в своей деятельности на информацию, которую получало из разных источников, включая сюда допросы перебежчиков, новости от русских дипломатов за рубежом и т. д. При этом заметную роль играли отчеты тайных агентов, которые дают нам возможность более четко оп ределить, какие известия о Швеции имело русское правительство в последние годы Великой Северной войны и как учитывало их в своей работе. Благодаря изощренной и опасной работе тайных агентов русское правительство могло составить верное впечатление о шведской армии и флоте, политической борьбе в правящей верхушке и прочих вопросах и, соответственно, выстроить свою стратегию войны.

1 Иванюк С.А. Веприк – центр разведывательно-диверсионной деятельности русской армии в декабре 1708 года // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4. История. 2014. № 4 (28). С. 6–13; Он же. «Зело нужно чрез добрых шпигов… проведать». Русская военная разведка в период малой войны на Украине (1708– 1709) // Родина. 2014. № 9. С. 64–67; Филюшкин А.И. Войны Российской империи и борьба с государственной изменой и иностранным шпионажем в первой половине XVIII в. // Кровь. Порох. Лавры. Войны России в эпоху барокко (1700–1762). Сборник материалов Всероссийской научной конференции. Вып. II. / Отв. ред. С.В. Ефимов. СПб., 2002. С. 69–73.

2 Прокопенко Я.И. Политический инженер Генрих фон Фик и феномен реформ Петра I // Феномен реформ на западе и востоке Европы в начале Нового времени (XVI–XVIII вв.) / Ред. М.М. Кром, Л.А. Пименова. СПб., 2013. С. 334–336.

3 Фейгина С.А. Аландский конгресс. Внешняя политика России в конце Северной войны. М., 1959. С. 351–352.

4 Там же. С. 371, 373. 5 Там же. С. 419–422.

6 Там же. С. 435–439.

7 РГАДА. Ф. 96. Сношения России с Швецией. Оп. 1. 1719 г. № 5. Л. 1.

8 Там же. № 7. Л. 4.

9 Там же. № 25. Л. 1.

10 Там же. № 7. Л. 4.

11 Там же. № 5. Л. 1.

12 Граф А.Г. Головкин – князю Б.И. Куракину. Переписка кн. Бориса Ивановича Куракина 1710–1722. № 224 // Архив кн. Ф.А. Куракина. Т. II / Под ред. М.И. Семевского. СПб., 1891.С. 411–413.

13 РГАДА. Ф. 96. Сношения России с Швецией. Оп. 1. 1719 г. № 16. Л. 3–4.

14 Там же. № 7. Л. 14.

15 Там же. № 5. Л. 1 об.

16 Там же. Л. 1.

17 Письма князя Б.И. Куракина к разным лицам. 1705–1720. № 277 // Архив кн. Ф.А. Куракина. Т. III / Под ред. М.И. Семевского и В.Н. Смольянинова. СПб., 1892. С. 380–381.

18 РГАДА. Ф. 96. Сношения России с Швецией. Оп. 1. 1719 г. № 18. Л. 11–12.

19 Там же. Л. 13.

20 Там же.

21 Фейгина С.А. Аландский конгресс. Внешняя политика России в конце Северной войны. С. 372.

22 РГАДА. Ф. 96. Сношения России с Швецией. Оп. 1. 1719 г. № 7. Л. 5–5 об.

23 Там же. № 18. Л. 10.

24 Там же. № 7. Л. 22, 24.

25 Там же. № 18. Л. 19.

26 Там же. Л. 9 об.

27 Там же. Л. 1–1об., 18.

28 Там же. № 7. Л. 10.

29 Там же. № 18. Л. 10.

30 Там же. № 25. Л. 1.

31 Там же. № 7. Л. 6 об.–7 об.

32 Там же. Л. 13–14.

33 Там же. № 18. Л. 17.

34 Там же. Л. 17.

35 Там же. Л. 10 об.–11.

36 Там же. № 5. Л. 1 об.–3.

37 Там же. Л. 7–8.

38 РГАДА. Ф. 96. Сношения России с Швецией. Оп. 1. 1719 г. № 18. Л. 11–12, 14–14 об.

39 История Северной войны. 1700-1721 гг. / Отв. ред. И.И. Ростунов. М., 1987. С. 151– 162.

40 РГАДА. Ф. 96. Сношения России с Швецией. Оп. 1. 1719 г. № 5. Л. 3–4.

41 Там же. Л. 9.

42 Выписка из реляции, что отправленный шпион в бытность свою в Карлскроне проведать мог, 1721 года март // Материалы для истории русского флота. Ч. IV. СПб., 1867. № 246. С. 213–215.

43 РГАДА. Ф. 96. Сношения России с Швецией. Оп. 1. 1719 г. № 18. Л. 12 об., 14.

44 Там же. № 7. Л. 4 об.

45 Некрасов Г.А. Швеция первой половины XVIII в. Северная война 1700–1721 гг. Режим сословного парламентаризма // История Швеции / Отв. ред. А.С. Кан. М., 1974. С. 252.

46 РГАДА. Ф. 96. Сношения России с Швецией. Оп. 1. 1719 г. № 5. Л. 2–3, 4 об–5.